Они быстро ушли от ипподрома за несколько кварталов – там ее отец держал дом для сезона скачек. Тристан колебался, но она сказала, что ее хватятся не раньше чем через час. К несчастью, из-за ее нездоровья Альфред приставил одного из своих сенатских помощников следить за ней. Помощник увидел, как Сюзанна вошла в дом с неизвестным, и поспешил назад сообщить об этом Альфреду.
Сюзанна привела Тристана в хозяйскую спальню, чтобы не помешали служанки. Поначалу она была холодна и требовала, чтобы Тристан приехал к ней в середине октября в Париж. Он отказался: это будет преждевременно. Она устроила истерику, и Тристан, в качестве компромисса, дальше которого он не пойдет, предложил весну. Наступило долгое мучительное молчание, и Тристан понял, что дело идет к очередному припадку. Чтобы предупредить его, он обнял Сюзанну и заверил, что к следующему маю будет готов. Она тряслась у него в руках, а он смотрел мимо ее плеча. В комнату вошел Альфред. Сюзанна почувствовала, что руки Тристана туже обхватили ей спину, и услышала, что закрылась дверь. Она догадалась, кто там, и на душе у нее стало легче от мысли, что наконец все разъяснилось и она может уйти к Тристану.
Они застыли, как две мраморные скульптуры в парке, и слышали только свое дыхание и отдаленный шум ипподрома. Альфред сказал Тристану: "Я хочу тебя убить". Тристан освободился от Сюзанны и дал ему свой пистолет. Альфред посмотрел на пистолет, потом приставил дуло к виску Тристана. Они смотрели друг на друга, и Сюзанна подошла к ним с видом лунатика. Альфред направил пистолет на свою голову, и Тристан выбил пистолет у него из руки. Альфред, плача, опустился на пол, Сюзанна наклонилась к нему и холодно, отчужденно сказала, что это ужасное недоразумение и она всегда будет с ним. Тогда Альфред встал, и они с Тристаном обменялись странным взглядом, в котором было больше значения, чем они могли бы выразить в словах, но во взгляде Альфреда немало было и ненависти. Сюзанна вышла за Тристаном в коридор, поцеловала его и сказала, что, может быть, однажды они свидятся в аду, или, может быть, на небе, или куда там попадают люди, если куда-то вообще попадают.
Всю дорогу домой Тристан тупо думал и пил, только раз засмеялся на пересадке в Чикаго, увидев в газетном киоске, что закон Волстеда отменен – сухой закон кончился. Дома он много работал с лошадьми, веселил детей и охотился с Ударом Ножа, проявлявшим вымученную, на убыли, живость старика, который не желает признать старость.
Под конец сентября Тристан получил телеграмму от Альфреда из Ашвилла в Северной Каролине: "Ты добился ее. Отправляю ее домой". Он поехал верхом в Шото, уточнил по телефону адрес отправителя; и адрес оказался тревожным: частная лечебница. Он взял напрокат грузовик и поехал в Грейт-Фолс встречать поезд, несколько озадаченный, но уже рисуя себе, как проведет весь остаток своей беспокойной жизни, ухаживая за Сюзанной, хотя не исключал, что на природе она может в конце концов поправиться. Тристан встречал поезд с ощущением холода в животе, но старался не обращать на это внимания. К нему подошел политический друг Альфреда, подвел его к багажному вагону и, пока носильщик выгружал полированный гроб из розового дерева, вручил листок с инструкциями касательно погребения.
Рассказать осталось немного. Сюзанну похоронили рядом с Сэмюелем и Второй, и читатель или читательница, если они наивно верующие, могли бы угрожать Богу, сказав: оставь его в покое, – или что-нибудь такое фривольное. Никто не разобрался в том, насколько случаен марьяж богохульства и судьбы. Только старомодный теолог стал бы рассуждать о том, что Тристан проклял Бога, когда с Ноэлем во Франции залил сердце Сэмюела в парафин. Современный ум надлежаще рассматривает подобные события как совершенно произвольные, ибо план их темен, как глубочайшие и отдаленнейшие пучины Тихого океана.
Однажды теплым воскресным утром в середине октября, через несколько недель после погребения, Сэмюел и Третья играли на качелях на веранде, а их оседланные лошади были привязаны к перилам. Изабель отнесла завтрак мужу наверх – ему нездоровилось. Она читала ему мелвилловского "Пьера". Ладлоу обожал Мелвилла, а Изабель находила писателя утомительным.
На кухне Кошечка укладывала завтраки Тристану и детям – они собирались на прогулку. Она прислушивалась к разговору Декера и Тристана. Вдвоем они пытались придумать выход из неразрешимого затруднения, а именно: ирландцы могли появиться здесь с целью обычной мести. Тристан потянулся, подошел к Кошечке и спросил ее мнения. Она сказала, что всех их больше всего заботят дети, и для нее важно только одно: чтобы не пострадали они. Пришла Третья и подергала Тристана за руку. Тристан ее поцеловал и сказал: через десять минут, – и она убежала через гостиную, крича Сэмюелу: десять минут.
Декер предложил Кубу, где у Тристана с давних пор была маленькая finca[16], – теперь там управлялись двое кубинцев из его команды; прошлой весной они привозили на случку двух хороших кобыл. Тристан беспокоился за обучение детей, а Декер возражал, что жизнь отца важнее обучения. Кошечка насторожилась, первой услышав автомобиль, но Сэмюел крикнул снаружи, что едут полицейские, и она успокоилась. Декер вышел за Тристаном на веранду и остался с внуками, а Тристан подошел к двум полицейским, стоявшим возле «форда»-купе.
Подошел спокойно и почти со скукой, кивнул им, и тут сердце подпрыгнуло у него в груди: в одном он узнал элегантного ирландца из Сан-Франциско, а другой и в форме выглядел разбойником. Несколько мгновений они смотрели друг на друга.
– Я потерял двух братьев. Надо рассчитаться, – сказал первый.
Тристан оглянулся на веранду, где стоял Декер, а рядом – Сэмюел, Третья и Удар Ножа. Он понимал, что это конец, и сердце его болело за детей, ждавших на солнечной веранде.
– Если не возражаете, отойдем – я не хочу, чтобы дети видели, – сказал Тристан.
Ирландец кивнул, а потом с изумлением посмотрел на старика, который семенил к ним по жухлой траве, босой, в ночной рубашке, закутавшись в одеяло из бизоньей шкуры. Тристан вежливо объяснил, что это его отец, а Ладлоу затряс седой головой и протянул свою грифельную доску с надписью: "Что это значит?"
Ирландец начал с тихих извинений и сказал, что он сожалеет, но Тристан должен заплатить долг обществу продолжительным сроком в тюрьме. Ладлоу содрогнулся всем телом, как коршун, павший на добычу. Он поднял вдоль бедра и высунул из одеяла ружье двенадцатого калибра и отправил двух ирландцев в вечность.
Эпилог
То октябрьское утро было концом нашей истории о Тристане. В оглушительном затишье Ладлоу повалился на землю, но к обеду ожил. Тристан обнял детей, а позже Кошечка объяснила им, что приехали плохие люди и хотели убить их отца. Изабель была в тихой истерике. Декер, кри и норвежец закопали тела, а ночью кри спустил их машину в глубокую заводь в верховьях Миссури. Но кто обезумел еще до того, как затихло эхо выстрелов, – это Удар Ножа. Он пел и плясал вокруг мертвецов, он изгибался и ходил журавлем, он курлыкал, а потом наклонился и поднял обморочного друга на руки. Тристан знал, что, если бы убил их не Ладлоу, Удар Ножа снял бы с них скальпы.
После этого Тристан увез детей на шхуне на Кубу и уехал оттуда только через двадцать три года на ранчо Третьей и ее мужа под Маклаудом в Альберте. Если вы окажетесь близ Шото и поедете на юг по Рамсхорнской дороге мимо ранчо, принадлежащего теперь сыну Альфреда от второго брака, вас туда не пустят. Это современное эффективное предприятие, но поблизости в каньоне находятся могилы, кое-что еще значащие для нескольких человек на земле: Сэмюел, Вторая, Сюзанна и чуть в стороне Ладлоу лежат здесь между их настоящими друзьями, Ударом Ножа и Изабелью, а неподалеку – Декер и Кошечка. И как всегда, особняком, отдельно, одиноко похоронен в Альберте Тристан.