Уже в образе первопоселенца, основателя деревни, подчас и города обнаруживаются следы различных эпох. В нем могут быть черты предка-родоначальника, вождя, главы патриархальной семьи или самого обычного человека — крестьянина, мастерового, солдата. Более поздний персонаж наследует признаки своего предшественника, нередко такие, которые с современной нам точки зрения могут показаться излишне гиперболизированными. Основатель селения, родоначальник подчас изображается человеком гигантского роста, могучего телосложения, необыкновенной силы. Впоследствии эта традиция закрепилась преимущественно за образом богатыря, силача.
Незаурядная физическая сила требовалась в различных видах трудовой деятельности. Нынешние старики помнят: плохо вооруженный полесовщик брал лося на измор, десятки километров неутомимо преследуя зверя по насту. А каких трудов стоила пахарю его нивка, особенно новая, отвоеванная топором и огнем у дикого леса! Тысячи и тысячи крестьян уходили в отхожие промыслы. Особые условия труда на лесоразработках, сплаве, у бурлаков, в строительстве требовали силы, упорства, выносливости. Эти же качества были незаменимы и на заводской работе, особенно неквалифицированной, нередко выполняемой сезонными рабочими (например, выкатка круглого леса из запани и погрузка пиловочника на корабли на лесозаводах Поморья).
И сложился в фольклорной прозе своеобразный культ физической силы, направленной на добро и созидание, культ сильных людей с кротким нравом, с остро развитым чувством социальной справедливости. Поныне помнят на Урале силача Василия Балабурду, о котором писал Д. Н. Мамин-Сибиряк в 1894 году в журнале «Вокруг света». На Волге добрым словом вспоминают Никитушку Ломова. Поныне жив на Русском Севере своего рода эпос об Иване Лобанове. Прототипом этого фольклорного героя послужил известный русский борец-самоучка Иван Григорьевич Лобанов (1879–1912), родом из Вологодчины.
Предания об Иване Лобанове впитали в себя едва ли не все мотивы фольклорной прозы, связанной с другими силачами — известными и безымянными. Иван Лобанов выносит на себе бревна из лесу. Поднимает и уносит на большое расстояние многопудовую чугунную бабу. Удерживает отходящий от пристани пароход. Перекидывает огромные тяжести. В этом схожи с ним и Василий Балабурда, и Никитушка Ломов. Но Иван Лобанов еще и борец. И в этом отношении он продолжает ряд героев, вступающих в единоборство с врагами-нахвальщиками, подобно юноше-кожемяке, о котором повествуется в начальной русской летописи под 992 годом, или Рахте (Раху) Рагнозерскому.
Еще более схож архангельский богатырь с теми персонажами, которые участвуют в единоборстве как спортивном состязании («Иван Донской», «Силач Андрюша», «Меньшиковы»). Рядом с Иваном Лобановым в преданиях нередко появляется его сестра, как бы дублируя и дополняя образ героя.
Казалось бы, силачи изображены в преданиях как реальные люди, современники рассказчиков. Но эпическое преувеличение их силы, вера в ее чудесное происхождение роднит силачей, родившихся в русской избе, с героями древних мифов. Простодушные наши добры молодцы встают в один ряд с героями античности, такими, как Геракл или Антей, не уступая им ни в силе, почерпнутой у матери-земли, ни в мудрой целеустремленности подвигов.
Сила нужна не только для мирного труда либо удалого состязания. Она требовалась и для борьбы с теми, кто с мечом приходил на обжитую предками, святую для нас землю. В древнерусских преданиях о подвиге молодого киевлянина и о белгородском киселе, помещенных в начальной летописи под 968 и 997 годами, повествуется о набегах кочевников южных степей — печенегов. Они продолжались вплоть до 1036 года, пока князь Ярослав Мудрый не нанес им решительное поражение под стенами Киева.
Тяжкую память оставило о себе монголо-татарское нашествие. Начало его ознаменовано кровопролитной битвой 1223 года на Калке. Затем опустошительные походы на Русь в 1237–1240 годах. По словам предания «Батыева дорога», при появлении несметных вражеских полчищ бледнел свод небес. В условиях подъяремной жизни, когда до победоносной Куликовской битвы (1380) было далеко, герой предания, в отличие от былинного, нередко обрекается на гибель («Чалая могила», «Караульная гора»).