Выстал царь и рассказал этот сон своим гальетчикам. Вдруг в его рассказе поднялся туман и показался монастырь верстах в трех, не дале, от гальета. Опять, оборотя, поехали в монастырь, — к Зосиме и Савватию и Герману, в киновию. Петр сослужил молебен преподобным, запер раки своими царскими руками и ключи с собой захватил. Тут решилось его царское слово.
Во всей Карелии шатался прежде разный народ, а более всего сюда забредали беглые рекруты, которых Петр Великий приказал ловить и отдавать в Преображенские полки; их ловили воеводы, а иногда для этой цели из Петербурга присылали военные команды с офицером.
Однажды пришел с такой командой какой-то капитан; после долгого пути он сделал роздых солдатам на реке Лососинке, где в шалашах жили рыбаки, приезжавшие сюда на рыбную ловлю. Отогреваясь в одном из шалашей от холода, капитан разговорился с рыбаками, и те сообщили ему, что вокруг того места такое изобилие медной и железной руды, что ее вовек не разработать.
Узнав об этом, капитан на другой же день повернул свою команду и, явившись в Петербург, лично рассказал царю все по порядку. Царь щедро наградил капитана и отправился на реку Лососинку; там он заложил железоделательный завод. Народ стал называть это место Петровым заведением, но оно было не там, где находится ныне Петрозаводск, а несколько ниже нынешнего города, по течению реки Лососинки.
Государь стал болеть и духом, и телом после понесенных им трудов на пользу отечества; к больному были собраны заморские доктора, которые посоветовали ему отправиться за границу, на пирмонтские воды.
Доктора эти будто бы были подкуплены шведским королем и турецким султаном.
Государь, узнав решение врачей, пришел в великое раздумье, как ему быть, и в этом раздумье вышел прогуляться. Шел он долго и не заметил, как достиг Кончезера. Вдруг перед ним предстал какой-то юноша с блистающим лицом и сказал ему ласковым голосом:
— Мужайся, Петр, и следуй за мною.
Он повел государя в лес, где стоял белый как снег конь, который ударил копытом в землю, и оттуда потекла струя целебной воды.
— Этой водою, — сказал юноша, — ты исцелишься, Петр, от недуга.
Проговорив это, юноша стал невидим.
В сие ли или другое время великий государь, ехавший из Олонца в Петербург, встретился со священником, ехавшим верхом на лошади, у которого висела на груди сумка, а за плечами ружье.
Государь, останови его, спросил:
— Кто ты и куда едешь?
Священник, не зная, что это был государь, отвечал, что он поп из села такого-то и едет в деревню своего прихода с запасными святыми дарами для приобщения ими больного.
Благочестивый государь, привставши и с благоговением воздав поклонение святым тайнам, спрашивает его снова:
— На что же ты взял с собой ружье?
— Здесь не очень смирно, барин, — отвечал священник, — и иногда нападают злые люди на проезжих, убивают и грабят.
— Ну, если ты кого из них застрелишь, так ведь не будешь ты тогда попом.
— Это правда, барин; но как и меня убьют, так я не буду уже и человеком; а живой оставшись, куда-нибудь да гожуся.
Такой ответ весьма полюбился его величеству; он похвалил его за решимость сию, записал имя его и пожелал, дабы он никогда не повстречался с разбойниками.
Прежде в городе не было никакой администрации; всем управлял мирный воевода. Мирным его прозвал Петр Великий. Проезжая однажды через Олонец, он спрашивает воеводу:
— Где у тебя дела?
— Никаких дел нет, — говорит воевода.
— А книги, которые тебе присланы?
— Все целехоньки, вот в шкапе лежат; извольте сами, государь, посмотреть!
— Да как же ты управляешь? — спрашивает Петр. — Ведь бывают ссоры, претензии?
— Бывают-то бывают, да я миром сужу их, — отвечал воевода, а сам бух в ноги царю.
— Как же это миром? Расскажи, — говорит Петр.
— А вот как. Придет ко мне кто-нибудь, жалуется, что чужая лошадь съела овес у него. Призываю хозяина лошади, спрашиваю: «Съела твоя лошадь его овес?» Сначала тот станет запираться; а я закричу: «Врешь! Если не сознаешься, я тебя в тюрьму посажу!» (Тюрьмы тогда уже были.) А сзади у меня и сторожа стоят, чтоб взять его; они будто и приготовятся вести его, и подойдут к нему поближе. Он бухнется мне в ноги и сознается. «Ну, говорю, — так заплати ж ты ему, сколько он запросит, да кланяйся ему в ноги, проси прощенья». А тому скажу: «А ты, брат, уж не проси с него много, а по-братски раздели грех пополам». Тот подумает-подумает, видит, что воевода так к нему ласково обращается, примерно вместо пяти четвериков, махнет рукой и скажет: «Ну, бог с тобой! Давай два с половиной четверика». Вот и уйдут, и помирятся.