Да мы бегом с этой воды, да одеваться, да домой бежать. После того страху долго не купалися. Такого водяника с длинными волосами видели, правда. Это было… Это было, не вру. Это было, было, правда.
Ходили мы как-то по черемуху. Брали, брали да и решили в лесу-то и заночевать. Стали мы друг друга пугать русалками да водяными. Вдруг видим: как будто паром плывет и не паром будто. А на том пароме гребут веслами и песни поют. Присмотрелись мы и видим женщин во всем белом. А волосы длинные они гребнями чешут, а сами то песни запоют, а то вдруг как засмеются! Стали ближе-то подплывать: вместо ног-то у них хвосты рыбьи. Они ими по воде шлепают, а вокруг брызги серебряные летят. И потом вдруг не стало никого.
(…) Годов этак сто тому назад жили в Кузомени купцы Заборщиковы, нынешних варзужских купцов прародители. Не было у них удачи в лове, сколько лет выбиться не могли. А потом вдруг разбогатели. И с того же времени начали из деревни люди пропадать: то девчонка исчезнет, то старуха. И никак не могли понять рыбаки, что такое происходит. Что же, как бы вы думали, оказалось? Оказалось, что купцы Заборщиковы ради своих уловов договор заключили с нечистой силой, с водяной русалкой в реке, что они будут ей живое мясо поставлять, а она к ним — рыбу в сети загонять (…).
Может, и сказка.
Об огневице
Там репу сеяли. А досюль привидения такие были. Вот так. Сеяли репу, а такой костер ведь разведут. Отец там бороновал-бороновал. В лесу-то там боронуют сучья, такие деревянные, борзые.
И вот бороновал, скаже, бороновал да и задремал, у костра-то. Задремал, говорит, — да и прибежала старуха в крашенинном сарафане в синем, да и разголила задницу, да и «э-э-э-э» руки греет у огня.
А я-то, говорит, кричу:
— Да татка, татка, да где ты?! Ой, бабка какая-то пришла!..
А, видимо, он во снях уж видел, ничто больше (…).
Так это мне папа рассказывал свой покойный. Я все еще помню.
О домовом и дворовом
Я еще девчонка была, а помню. Как-то в память все позапало.
Лошадка у нас тогда была. Наповадился к нам в стайку кто-то ходить да косичку заплетать. Вот как-то однажды дед пошел в сарай — у лошади опять заплетены косички. Он про себя говорит: «Наверное, домовой». А смотрит: старичок сидит. Он и говорит:
— Сидишь?
А тот сжался, малюхонький такой стал, да так тихонечко прокряхтел. А сам косу-то плетет.
Мать моя частенько тоже поговаривала, мол, уйдет куда-то, вернется — а в избе-то уж все прибрано.
…Маленький, говорит, такой старичок, седенький.
(…) Я взамуж вышла, дал мне отец корову. Скажут, корову привести на двор так надо:
А мы не сказали ничего, дак, знаешь, корова неделю стонала.
Потом к колдуну ездили да потом по всем уголкам наклали, вот в каждый уголок — и чаю, и сахару, и вот:
Вот. Это уж тоже на себе… Топерь-то не верят, топерь нету колдунов.
У меня случай был во время службы. Перевели меня… Я приехал, документы представил, меня устроили. Там на отшибе дом был. Большой. Все комнаты пустые, а одну для солдат отделали малость. Все ушли в клуб, а я устал с дороги, лег спать. Ребята ушли, и я лег спать. Вдруг старик лохматый из-за печки выходит… подходит ко мне и давай душить. Душит! Я уж думаю: «Да неужели такой старый задавит меня?!» Все силы собрал — как его толкну! Он улетел. А там западня, она открыта оказалась — он в нее. И замолк. Опять все тихо.
Я наутро рассказал поварихе, она мне говорит:
— Э-э, солдатик, ты здесь не задержишься. Это тебя домовой невзлюбил.
И точно — вечером меня отправили в другое место. Перевели.
Вот, видишь, пришла и повалилася спать старуха. Вдруг открылося подполье. Из подполья выходит женщина:
— Дайте мне, пожалуйста, тарелок.
— Начто вам тарелки?
— У нас, — говорит, — будет свадьба.
— А какая свадьба?
— В подполье свадьба.
— Тарелок, — говорит, — дам.
Дала старуха — унесли тарелки туда. Потом и пошло там, танцы да гармонь заиграла да пела. Как посмотрит в подполье — а там деревенская (из другой деревни) девка привезена у них там…