— А у меня, — говорит, — табак и спички есть, давай закурим.
Закурили и пошли.
Шли-шли-шли. Коровушки-то, две коровы, ходят на этом месте — звонит.
— Ну-ко, слушай: звонок (звонит один за другим).
Токо:
— Наши-те ребята на бесёду поехали.
— Да како на бесёду? Кака тут бесёда?
— Пойдем дальше, пойдем.
Вышли на горушку — дом стоит.
Скажет (Андрей Степанович. — Н. К.):
— Я век прожил да здесь дома не видал, не было его.
Видит, наши ребята танцуют: гармошка («Тут, — говорит, — дом, гармошка»), и разговаривают так вовсю, играют. И поинтересовался. Оперся я так о двери и стою, говорит. Смотрю, как пляшут, танцуют. Гармонь играе, танцуют с девушкамы, хоть того больше.
А тот:
— Зализь.
— Да отступись, да не зализу.
— Зализь, не бойся.
— Нет! Ой, господи Иисусе Христе, — скажет, — сыне божий, век я прожил — да здесь фатеры не бывало, а тут как фатера откуда-то взялась!
Токо проговорил — нигде ничего нет: ни бесёды нет, ни Ивана Федорова нету моего. Сейгод токо щелья такая большая, и между щелья равнинуша (полянка на дне расщелины. — Н. К.), вот как дверь, такая.
Одной рукой упёршись в одну кромку, другой — в другую кромку, стою и смотрю как в щель на бесёду. Скажет: «Как бы переступил я всё… порог да в эту бы пропасть ухнул (веревку спускали потом туда — конца не хватало)», — говорит.
Дак я, скажет, скорее домой:
— Да бог с ним, с товарищем; да бог с ними, с коровами; да бегу домой сам без себя.
…А Иван Федорович в этот день никуда из дому не уходил.
Была деревня большая. В этой деревне много девок было. А их на бесёду никто не пускает, они взяли выстроили избу у озера. Ходят вечер, другой и третий — никто из парней к ним на бесёду не идет. Вот они промеж собой толкуют: «Хошь бы кто из озера пришел на бесёду!»
Вот с вечера прикатило ребят к ним партия человек в двадцать. Все сдобные такие, с тальянками, при часах, в калошах, ну и давай поигрывать с девками.
А у одной у девки была принесена девочка маленькая, лет пяти-шести. Та сидела на печке и все смотрела. Ну и стала звать эту девку:
— Нянька, иди сюда-то!
Вот ена подошла. Она и указывает:
— Гляди-ко, нянюшка, глаза-то какие у них вдоль лица и зубы, как железные.
— Как бы нам идти?
— А вот как: я буду проситься до ветру, а ты выведешь меня — в то время и уйдем.
Ну, маленько посидели. Эта девчоночка и запросилась до ветру, а они не отпускают этой девки идти с ней.
— Что вы, — говорит, — отпустите! Прищемите мне хоть сарафан в дверях, никуда я не уйду.
Вот они взяли выпустили, прищемили подол в дверях, а она сейчас лямки скинула с плеч, ребенка на плечи и давай бежать. Прибегает к байне, видит, один гонится за ней — догоняет, а она сейчас в байну. Вбежала в байну и говорит:
— Господин хозяин, оборони от напрасной смерти!
Сама скокнула на полок. Вот в то время хозяин байны выскочил из-под полка драться с парнем. Дрались-дрались, потом спел певун. Эти оба пропали, а она в это время стала и домой ушла. Утром хватились других девок мужики, никого домой нету. Направились туда. Пришли на бесёду, а там только косьё да волосья — больше ничего нету.
Мама рассказывала. Тоже у нас там липа растет — лапти плетут. Раньше в лаптях же ходили, бедно народ жили.
Ну и старик сидит и заплетает лапоть. И пришел сосед-старик и говорит:
— Ты кому это такой большой лапоть заплетаешь?
— Черту, — говорит.
Но и он засиделся до двенадцати. Двенадцать часов уж подходит время, ночью. Подъезжает на сивой лошади человек. Высокий, прямо вот под верхне стекло, И говорит:
— Ну-ка, дедушка, ты мне пообещал лапти сплести. Дак давай!
А он уж последний лапоть на пятку сганивает и концы эти обрезыват.
— Сейчас, — говорит, — готовый будет второй лапоть.
Закончил, обрезал кончики-то, которы остались, связал парой и в окошко подал.
Тот забрал и поехал. Слыхать, как конь топает ногами-то. Вот.
Это, говорит, сущая правда. Черт! Он его помянул…
Жил-был старик, да такой горькой пьяница, что и сказать нельзя. Вот забрался он как-то в кабак, упился зелена вина и поплелся во хмелю домой, а путь-то лежал через реку, подошел к реке, не стал долго думать, скинул с себя сапоги, повесил на шею и побрел по воде. Только дошел до средины — спотыкнулся о камень, упал в воду, да и поминай как звали!
Остался у него сын Петруша. Видит Петруша, что отец пропал без вести, потужил, поплакал, отслужил за упокой души панихиду и принялся хозяйничать. Раз в воскресный день пошел он в церковь богу помолиться. Идет себе по дороге, а впереди его тащится баба: шла-шла, спотыкнулась о камешек и заругалась: