И вот на третью ночь взял балалайку в руки и стал играть. Видит, является та же барышня. Только зашла на середку избы, он бросил балалайку и схватил ее.
— Ну, умел схватить меня, умей и замуж взять.
— Ладно, возьму. Только расскажи мне, как за тобой приезжать и где ты живешь?
— Я живу в вашей плотине, — говорит, — и унесена полуторагодовалая. Так вот теперь ты придешь домой и скажи своему батьку, что я нашел себе невесту. Он и спросит: «Где же ты нашел?» — «Да во своей плотине». — «Да какие же могут быть невесты во своей плотине?» — «Да есть, папинька. Она мне только и надо, а больше никакую не возьму». И вот будут к тебе на свадьбу многие проситься, но только поедет вас трое: отец кресной и потом кучер, а остальные все не поедут, которые куда разойдутся. А ежели к попу сойдешь, тогда накажи попу, чтобы он встретил на полудороге с крестом, так что двадцать пять верст было ехать до погоста. А на свадьбу купи ты себе трех жеребцов вороных, чтобы которые могли от самого места что есть прыти бежать.
И вот приходит этот сын мельника домой, и стали они с батьком пива варить и вино курить. И вот сделали они парнёвик и созвали всех соседей. Окопились все соседи, и напились все соседи допьяна, так что каждый говорит, что я к вам на свадьбу поеду. И спрашивают:
— Где же у тебя невеста, Иван?
— У меня невеста во плотине своей.
И вот кто говорит, что спать захотелось, кто говорит, что поостынуть выйду. Так что разошлись все с парнёвика, и остались только отец кресной да кучер. И вот стали они направляться к венцу. И вот сели они в тарантасы и поехали к мельнице за невестой. Приехали к плотине. Остановились и ждут. Выходит невеста, выносит три сундука приданого, и вот оклада она все сундуки на лошадей, села с женихом — и поехали.
— Ну, теперь как можно скорее поезжайте!
И вот кучер и давай хвостать жеребцов. И вот доезжают они до полудороги, и священника нету. И вот приехал на ту пору к священнику благочинный и задержал попа. Когда услышал поп, что колокольчики уже зазвонили, тогда схватил крест и побежал. Только что добегает до них, обежал три раза с крестом. И потом после этого поднялась сильная погода: и загремел гром, и засверкала молния, так что всех занесло пылью. И вот только слышен был голос из этой погоды: «Счастлив, что священник с крестом подбежал, не то обоих бы убил». И вот приводит их священник в церковь, обвенчал и пригласил их к себе в дом чай пить. И вот когда они чай попили, тогда попадья велела молодку нарядить в хорошее платье. Принесли сундук молодкин, и разрыла этта молодка сундук и стала выбирать себе одежу, какую нужно себе одеть. А попадья сзади ее стояла и смотрела в сундук ейный. Потом отошла к попу и сказала:
— Батька, дак это, быть надо, дочка наша, которая потерялась полторагодовая из люльки (проклянула, значит, попадья ее раньше)!
Вот подошли поп и попадья к молодке и спрашивают:
— Где ты была?
Говорит:
— Я была у мельника в плотине, а сын мельника взял меня замуж.
— А не помнишь, откудова ты унесена?
— Нет, — говорит, — я не помню.
Тогда поп и попадья бросились к дочке на шею и стали целовать и тут же с законным браком поздравлять.
О ведьмах и колдуньях
(…) На остров Иванцов, близко деревни (Кузаранда. — И. К.), ежегодно на Ивановскую ночь прилетают из Киева, в виде сорок, ведьмы для собирания разных снадобий и трав. Уверяют, что травы эти, совершенно отличные по виду и свойству от обыкновенных, уносятся ведьмами на Лысую гору.
Однажды, рассказывают, какой-то старик поймал за хвост одну из таких сорок, но та рванулась, оставила в руках храбреца сорочку и улетела.
Ведь вот еще… Сват шел со службы — раньше все больше пешком шли — и зашли в деревню, думают: «Три дня отдохнем — и дальше». Их трое было. В деревне той жила женщина, у ней три дочери. Она к себе тех пустила. Дом на две половины был. В одной она их положила, в другой сами легли. Легли, побормотали, ведьмы-то…
Те двое уснули, а я, говорит, не сплю. Покурил и не сплю — не могу. А время-то двенадцать часов. Тут выходит старшая дочь, лампу зажгла, к печке подходит (знаете, раньше такие печки были, русские, это сейчас плиты стали, с плитами легантнее), открыла трубу — фырк! Я замерз (замер. — И. К.). Потом вторая вышла, подошла к печке, тоже фырк! — и не стало ее. И третья за ними. Ну, я примерз, пошевелиться не могу.