И сказали ей все, что было.
Та баба слушала-слушала и ну просить:
— Матушка Пятница! Взмилуйся мне, помилуй меня, грешную. Поставлю тебе свечку и другу-недругу закажу обижать тебя, матушка!
И что ж ты думаешь? Ночью, вишь, опять приходила она и выбила из глаз у той бабы костру-то, и она опять встала.
Грех великий обижать матушку Пятницу — прядиво мыкать да прясть!
Преподобный Ошевенский отец Александр многомилосьливый опоселился в Ошевенском. Года не знаю, не могу сказать, в каком году. Шел он здесь престарелым, старцем был таким темным. Старцем глубокой-преглубокой старости он шел. Понравилось ему эта Ошевенская тайга, лес непроходимый, болота, реки, озера.
Оприселился в первой деревне Халуй (теперь эти Халуи называются Черемушки). Так его не возлюбили, как он такой рипсозатой, грязной, ходит скимник какой-то, не понравился он деревенским:
— Уходи от нас, не занимай место этто. Не ставь монастыря никакого, не разводи ничего! Уходи, нам такого не надо.
— Ну, ладно. Могу уйти от вас: я человек не греховодный, — вот взял им и говорит. — Ну, ладно. Когда вы мне не уважили, и я вам не буду уважать. Возьму вот батожком тыкну — и река та уйдет под землю вашу, и будете жить без реки.
— Ну и как, тебе такого дела не сделать!
— Нет, — говорит, — сделаю.
Вот он взял батожком своим, подсохом тыкнул в землю — и пошла река под землю. Мимо деревни и под землю пошла.
Если когда водопольё большое, то река у их шумит. Каменье все оголилося, все каменье, все оголилося. Ну, вот он и пошел, ушел от них. А река миновала деревню и опять из-под горы вышла, и своей дорогой идет опять река.
Он пришел в Низ: деревня Низ — Михеево. Его не пустили опять.
— Ну, ладно, живите ни серо ни бело.
Ну, так они и живут, только на одних убытках кое на каких. Опять от них он ушел.
Оприселился он: была тайга, о реку мост. Место такое возлюбовал веселое. Ну, ему и разрешили поставить монастырь в этой тайге. Ну, он это строил монастырь, построил. Оприселился, стал молиться. Возверовали там темные люди, не так были грамотные, только любили одного бога, и все.
Было очень много змей, гадов. На пастбище жгали. Повалятся скотина отдыхать — они в этот момент их жгут. Один старичок пришел и говорит:
— Вот, — говорит, — преподобный Ошевенский, отец Александр! Такое горе случилося: змей корову жгнул. Еще была одно только богатство — корова, и то змей жгнул.
— Ну, тогда уж я еще такие чудеса могу вам сотворить.
— Ну, преподобный, если можешь, так пожалуйста.
— А будь он проклят до тех мест, покуда мой звон слышно! — говорит.
И больше в этом месте Ошевенском, в окружность километров десять, змеей нет. А подальше валом змеей там.
Один он такой, как странник, был-шел. Думали, он такой старичок какой-то. Вот он сел туда — они испугались: что он будет делать? А он говорит:
— Я здесь буду оприселяться.
— Ты что это строиться будешь, дак поля жалко.
Вот его взяли и прогнали. Говорят: «Уходи».
Вот он пошел и тут, где родничков наделал, пошел он по деревне.
В деревне лежал камешок. Он на этот камень ступил ногой, след оставил и пошел дальше.
— Вот, — говорит, — живите ни серо ни бело. А ухожу, найду место.
Шел он, до Реки дошел. Это где волость — Река. Дошел до Реки, свернул в лес. Там такой горбышок нашел, определил — хотел монастырей поставить. Не понравилось: место сырое.
(…) Дальше пошел в сторону. И вот идет — о дорогу все роднички. Потом там сделал тоже много родников и там тоже оставил следы — знак, что он был тут.
Вышел на большую дорогу. Эта дорога не зарастает. Вот куда он шел — не зарастает лесом, как на тракторе проехано.
Пошел дальше, дошел до Ошевенска. Там монастырь был построен.
О странниках
…И даже эти озера признаки у нас есть. Вот пройди вот так: как берег. И уж этому времени вот по книге как записано — 240 лет (в то время, в 37 или в 38 году, мы определяли — 240 лет, а теперь период уж еще дальше стал). И вот это озеро заросло…
А там еще интересно было написано, как оно заросло. Раньше ведь ходили, монахи ходили, ну как… с котомкой, собирали куски да всё. Вот один попросил, знашь, у старика у Гонешкова:
— Дай ты мне рыбы на уху.
А он и говорит:
— Вашего брата ходит тут: кажному давать, дак и себе не останется.
Он перекрестил это озеро и сказал:
— Зарастай мохом-травою.
И вот с тех пор стало зарастать и зарастать, и сейчас скот по нем уж ходит, болото…