art © by Colleen Doran, 1999
иллюстрированная версия: https://rarefandoms.wordpress.com/2016/06/29/sherman-alexander-the-stag/
Среди Кесарей, чей век был недолог, одни пали на поле брани, а иные — в мирные времена, под жертвенным ножом колдунов, вослед одному лишь Сеянию или двум. Из них-то был Александр, кто мог стать великим вождем, явись он на свет в достодолжное время, при чародее более снисходительном. Ибо роптал он пред могуществом Годри, и противился заветам его, и задумал привести королеву в Кесареву Рощу, переиначив исконный уклад ради любви к ней.
Вскоре, как свершилось испытание Александра и был он венчан на царство, довелось ему посетить одного из вассалов своих, отобедав с ним в зале дома его. По тогдашнему свычаю, дворянин чествовал короля, своеручно нарезая мясо для высокого гостя, да приставив дочь свою прислуживать кесарю, наполняя королевский кубок вином и поднося чашу для омовения пальцев.
Розамунда же, дочь его, была власами черна, а кожей сребриста, как лунная ночь, и взор короля пал на нее, и возжелал он ее на ложе своем для утех своих. И утехами теми дева готовно дарила его, ибо был король дерзостен и прекрасен, и рубины сверкали в длинных прядях его светлых волос. Оттого и возлегли они вместе не в единую ночь, как велел им обычай, но во всякую, когда мог он с честью покинуть свой долг для нее, и так взрастала любовь не токмо меж их телами, но меж сердцами и душами — любовь, что отпущена всякому смертному, но заказана королю.
— Николай Благослов.
Летописи Кесарей Севера.
*****
Александр был счастлив, лежа в объятиях любимой. Сон настиг его в любовной истоме, и пробудился он лишь глубокой ночью, припав головой к ее мягким грудям, в сплетеньи ее рук и волос. Воздух под меховым покрывалом был тепл, и влажен, и пропитан мускусом. Он вздохнул и отодвинулся немного, зная, что разбудил ее, зная, что пришло время слов и поцелуев, прежде чем утро и Годри вновь напомнят ему о королевском долге.
— О чем ты думаешь? — невнятно шепнула она, всё еще в полусне.
— Как бы мне хотелось остаться здесь навсегда, — ответил он.
— Навсегда — это так долго, — в ее голосе мелькнула улыбка. — Два дня в постели, и ты затоскуешь о своей лошади и своем Наперснике, спрашивая себя, чем он занят, с кем говорит, что замышляет.
Александр высвободил руку, которой обнимал ее плечи, и привлек ее к себе. Она была высокой женщиной с пышной грудью и бедрами округлыми, как у лани, но казалась маленькой и хрупкой подле мускулистого тела своего любовника.
— Я не остался бы в постели, — сказал он ей. — Я гулял бы с тобой в садах и скакал по лесам с соколом на руке. Я играл бы в Башни с твоим отцом и учил твоего младшего брата держаться в седле. И каждую ночь я лежал бы рядом с тобой, склонив голову на свою излюбленную подушку. Какая ты мягкая, — продолжил он, обхватив ладонью ее грудь.
Розамунда приникла к его шее, спрятав лицо в шелк волос, но промолчала.
— Что с тобой, ты чего-то боишься? — прошептал он. — Ты дрожишь, будто лань, ждущая приближения охотника. Чего ты боишься? Я здесь и я стою меж тобою и любым злом.
— Любым ли? — едва слышно откликнулась она.
— Конечно. — Он приподнялся на локте, силясь проникнуть взглядом в сумерки ее лица. — Что это, любовь моя? Чего боится возлюбленная Короля?
— Тебя, — ответила она. — Его. Годри. Закона Земли, который правит всем, что ты делаешь.
— Не всем, — возразил он, смеясь. — Это не Земля посылает меня в твою постель ночь за ночью. И Годри не сказал против тебя ни слова.
— Но он недоволен. Как может быть иначе? Я отняла тебя у него, разрушила ваши узы, я…
— Хватит. — Александр сел, отыскал трутницу и зажег свечу.
Увидев, что она плачет, он потерся лицом о ее лицо, успокаивающе проводя языком по шее, но слезы ее всё лились, пока он не рассердился.
— Говорю же тебе, бояться нечего, — повторил он. — Но если ты не веришь, что у меня хватит сил защитить то, что принадлежит мне, я оставлю тебя твоим рыданиям. Быть может, я вернусь, а быть может, нет. Меня вовсе не прельщает захлебнуться в соленой воде.
Розамунда села в постели и отерла лицо льняной простыней.
— Я ношу ребенка, — призналась она, — твое дитя.
Александр воззрился на нее, глаза расширились на длинном лице, а потом вскрикнул и рассмеялся, прижимая к себе ее, и мех, и лен.
— Давно ли ты знаешь? — Он перемежал вопросы поцелуями. — Почему не сказала мне? Как могла ты думать, что я рассержусь? Когда он родится? Как мы назовем его? Знаешь ли ты, как сильно я люблю тебя?
Он не давал ей времени ответить, но целовал снова и снова, пока поцелуи не сменились объятьями, а объятия — сном, и настало утро, прежде чем они вновь заговорили о будущем ребенке и о Годри.
— Всё очень просто, — говорил Александр. Натянув через голову расшитую тунику, он тряхнул длинными светлыми волосами. Вплетенные в них камни звякнули, когда он откинул волосы на плечи. — Годри согласится, чтобы ты поселилась в Кесаревой Роще. У него нет выбора — он связан со мной так же, как и я с ним. От наших обрядов зависит его могущество.
— Всё совсем не просто, — возразила она, но он не услышал, лишь потерся щекой о ее голову и покинул ее.
Снаружи воздух был свеж и влажен, отдавая древесным дымом и конским навозом. Александр вдохнул поглубже и неспешно двинулся от дома Розамунды к Кесаревой Роще, своим палатам, тренировочным полям и к кущам Годри.
*****
Он нашел Годри в сокровеннейшем из священных мест: расположившись в объятиях кресла, выточенного в форме огромного дуба, тот писал что-то в книге в кожаном переплете.
— Милости прошу, мой король, — произнес он, когда юноша приблизился. — Знамения предвещают новой Сеяние. Дорога определена, и имена дев названы. Мы едем завтра.
— Нет.
Годри оторвался от своих писаний. Это был смуглый, крупный, схожий с медведем мужчина с лицом по-медвежьи грубоватым и глубоко посаженными маленькими глазами, над которыми нависали тяжкие брови.
— Полагаю, что не расслышал тебя, мой король.
— Ты можешь расслышать, как прорастает семя, — с вызовом ответил Александр. — Я не готов к сеянию. Я уже совершил его.
Годри пожал плечами.
— Два года тому. Настало время. А последнее пришлось тебе по душе.
— Два года назад я не знал Розамунду, — возразил король.
— Тебе нужны дети.
— У меня есть дети — больше сотни, по последним подсчетам.
— Одна сотня, три десятка и два, — уточнил Годри, поглаживая седеющую бороду. — У твоего отца их было более трехсот.
Король фыркнул.
— Одна сотня, три десятка и три. Розамунда в тягости. И я не покину ее, чтобы спариваться с сотней одурманенных и привороженных девственниц, чьих лиц я не увижу, чьих голосов не запомню, — только лишь затем, чтобы пополнить армию моих возможных преемников. Я люблю ее, и я намерен поселить ее здесь, пока ребенок не появится на свет.
Годри отложил перо и книгу.
— Ты поселишь женщину в Кесаревой Роще?
— Да.
— И где она будет жить?
— В моих покоях, со мной.
— А что станет она там делать? Все, от самого юного из принцев до самого почтенного из колдунов, занимают свое место в великой магической цепи, связующей нас с Землей. И где же место для нее?
Ноздри короля затрепетали и он упрямо склонил голову.
— Розамунда — моя опора и моя половина.
— Мог ли ты забыть, мой король? Я твоя опора и твоя половина. — Своей внушительной лапой Годри ухватил короля за запястье. Когда он вывернул ему руку, чтобы показать гирлянду из плюща и дуба, вытатуированную вокруг мускулистого королевского предплечья, рукав его собственного плаща соскользнул, открывая листья падуба, юной зеленью прораставшие из плоти его руки.