- С каждым годом урлангов становилось все больше. Ведьмы принялись отбирать себе только самых лучших: самых красивых, сильных, сообразительных. Так появились двенадцать кланов, или, как назвали их сами ведьмы, двенадцать прайдов. Каждый, кто хотел попасть в прайд, делал себе две серьги. Если ведьма принимала его к себе, то он прицеплял одну серьгу ей на платье. И чем больше было таких украшений на платье, тем выше был статус ведьмы. Раз в году они собирались в одном месте, чтобы узнать, чей прайд больше.
- А зачем им постоянно собираться? Разве они не могли один раз пересчитать сережки и решить, кто из них главнее? – спросил один из малышей.
- Видишь ли, урланги – народ свободный, - принялся отвечать Винсент. – Если урланг решит, что у него плохая хозяйка, он может попросить свою серьгу назад и уйти к другой хозяйке. Да и стареют они, ведьмы-то. И умирают. Они бы давно вымерли, если б время от времени у них не рождались дочери. Обычно они сами как звери – дикие, неразумные. Но когда одна из ведьм умирает, обязательно появляется новая томи – молодая и разумная. И все начинается заново.
- А наша Томи тоже была дикой?
- Нет, конечно, - возмутился Винсент. – Наша Томи совсем другая. Она вообще не ведьма. Да и мы с вами – лишь наполовину урланги. Но у каждого народа есть своя мать или даже несколько матерей. У светлых народов – это Создательница и Хранительницы. У урлангов – двенадцать ведьм. А у нас – наша Томи.
- А что если мы ее потеряем, как эльвы потеряли свою Хранительницу?
- Не бывать такому! – Винсент закрутил головой. – Никто и никогда не посмеет обидет нашу госпожу.
Прошло три дня. Лаони так и не нашел виновного в покушении, но волнения потихоньку улеглись. А с пробуждением Тони домашние и вовсе пришли в норму.
Хотя пробуждением это было трудно назвать. Утром третьего дня Сайлус пытался напоить девушку, по капле вливая легкий нежирный бульон в приоткрытые губы, когда она вдруг дрогнула и попыталась открыть глаза. Веки зашевелились, заморгали, но взгляд ее метался, не желая фокусироваться на чем-либо. Потом она успокоилась и снова заснула. Тем не менее, это был хороший знак, и Сайлус обрадовал Томи и Амаддариэла, которые закатили по этому поводу маленькую пирушку. Сам же Сайлус остался дежурить возле больной.
Часы тянулись долго, Сайлус прочел не одну книгу и дважды подремал, прежде чем Тоня вновь попыталась проснуться. Травник приподнял ее и протер лицо девушки влажной тканью. На две-три секунды Тоня сумела сосредоточить на нем свой взгляд, потом снова уснула.
Весь следующий день они вдвоем боролись с тяжелым, болезненным сном. Тоня вырывалась из него, как из густого тумана, изредка видя свет и лицо травника, и снова утопая в мутной тьме.
- Давай, деточка. Давай, славница. Смотри на меня, - твердил Сайлус, похлопывая ее по щекам и ладоням. Подбородок Тони то и дело падал на грудь, глаза закрывались, и она валилась обратно на подушку.
- Поцелуй ее, - посоветовала Томи, прислонившаяся к косяку двери и наблюдавшая за очередной попыткой пробуждения.
- Что?
- Ну, так в сказках делают. Когда принцесса спит непробудным сном, принц должен ее поцеловать, и она проснется.
- И что это за действо такое - поцеловать? - не слишком заинтересованно спросил Сайлус, прибирая снадобья.
- Зачем тебе? Это же сказка.
- Вдруг сработает.
- Ну... Если только как эффект неожиданности в момент очередного пробуждения. Тебе правда рассказать?
- Расскажи.
- Вообще-то, поцелуй - это очень романтическая вещь, - Томи встрепенулась. Ей вдруг очень захотелось, чтобы Сайлус правда понял, в чем суть поцелуя. Томи понизила голос до шепота, каким служители рассказывают самые интересные легенды. - Когда ты очень к кому-то привязался, и этот человек тебе нравится, то в какой-то момент, находясь рядом с ним, ты чувствуешь, что больше всего на свете тебе хочется к нему прикоснуться. И не так, как обычно люди касаются друг друга - похлопывая по плечам, пожимая руку или даже обнимая, а по-особенному. Поцелуй - это прикосновение губ.
- Губ? И что в этом такого?
- Ты когда-нибудь трогал другого человека губами?