Девушка тоже не стала говорить вслух, что уж лучше бы он бредил от жара. Последние несколько часов эльв прямо-таки излучал раздражение, и ей стоило больших трудов убедить себя, что его просто мучают раны, и что на самом деле он не такой… хм, нехороший человек.
- Тебе жарко, а мне холодно. Полежим рядом, может поделимся, - спокойно ответила она, укладываясь рядом с ним.
Тамиладу молчал, пытаясь углядеть тонкий серп нарождающейся луны.
- А что, если мы не дойдем? - наконец, спросил он.
- Типун тебе на язык! – рассердилась девушка, - я зря, что ли, так долго тебя тащила?
- Ты не представляешь себе, как мне плохо, - признался эльв. - Мне кажется, раны начали гноиться, но я не хочу проверять. Если это так, то ты меня не донесешь. Лучше тебе одной пойти.
Девушка хотела было что-то возразить насчет того, что плохо ему было вчера, а сегодня он так много болтает, что нисколько не похож на умирающего, но тут увидела в тусклом свете узкого месяца сверкнувшую в уголке глаза каплю, и сказала совсем другое:
- Дурашка. Ну разве я могу тебя бросить?
Она обхватила стриженую голову и чмокнула эльва в горячий лоб. Тамиладу, не знакомый с таким видом ласк, оторопел и потрогал поцелованное место пальцами. Ощущение ему понравилось, и стало как будто немного легче.
- Сделай так еще раз, - попросил он.
Девушка смутилась, вспомнив разговор о поцелуях, но повторила опыт, мягко прижав прохладные губы ко лбу Тамиладу. Тот глубоко вздохнул и как бы ненароком провел рукой по глазам, вытирая недостойные слезы. В этот момент он как никогда напоминал ей ребенка.
- Спи, - сказала она, - я обещаю, что ты доберешься до дома.
Рассвет подкрался незаметно. Сказать, что тело ее болело – значит, ничего не сказать. «Надо, надо, надо…», - как заведенная, повторяла она, растирая скрипящие суставы и мелко дрожащие мышцы. Все, запас ее здоровья явно кончился. И наверно, зря она вчера так опрометчиво пообещала другу, что они дойдут до Тола-Вилсы. Пить хотелось нестерпимо. Росы не было, хоть трава и казалась влажной. От невозможности хоть как-то изменить ситуацию, девушка закричала и затопала. Но вокруг было тихо и пустынно, и некому было даже пристыдить ее.
Выпустив пар, она глубоко вздохнула и грубым движением оторвала от земли еще спящего эльва. Тот застонал, но не очнулся. Кое-как закинув его на спину, девушка, сжав зубы в бессильной злобе, поплелась туда, где, по ее мнению, должна была находиться Тола-Вилса. Над головой постепенно собирались неприятные сероватые облака. Вот только дождя ей и не хватало для полного счастья.
Спустя час она почувствовала себя немного лучше, но зато ей еще больше захотелось пить. Тамиладу так и не приходил в себя, и время от времени она замедляла шаг, тревожно прислушиваясь к его дыханию. Горизонт был подернут дымкой, похожей на дождевую завесу. «Что ж. Если будет дождь, то хоть напьюсь перед смертью», - философски заметила она. Ей уже не хотелось есть. Вот вчера желудок активно пытался переварить сам себя, а сегодня он молчал. Напротив, стоило ей лишь задуматься о еде, как ее начинало мутить. Помимо прочего, у нее першило в горле.
Нужно было о чем-то думать, и она стала считать шаги. Но затем поймала себя на мысли, что уже некоторое время в такт ходьбе повторяет: «Сто четыре, сто четыре, сто четыре…» Тогда она попыталась вспомнить какие-нибудь стихи или песни, но язык то и дело норовил произнести слова вслух, а во рту было так сухо, что он неприятно прилипал к нёбу. Тем временем небо заволокло окончательно, дувший с утра ветер пригнал с востока грозовую тучу и теперь расправлял ее по всему небосводу. Вот будет не смешно, если из тучи ударит молния, а они тут одни в чистом поле.
Когда боевой дух окончательно ее оставил, а колени несколько раз предательски подогнулись, она сдалась и села на землю. Тамиладу дышал с хрипотцой, губы его растрескались, зрачки быстро шевелились под веками. Она прижала его к груди как большую куклу. Небо озарилось сполохом молнии, спустя некоторое время докатился и ее рокочущий голос, а еще через минуту пошел дождь.
Девушка сидела, открыв рот, и ловила холодные крупные капли. Они били ее по лицу, заливались в нос и уши, но напиться дождем было трудно. Видимо, дождь это понял, и превратился в ливень. Вот теперь она напилась. Тамиладу зашевелился у нее на руках, и она приподняла его запрокинутую голову, чтобы он не захлебнулся и тихонько закачалась вперед-назад, напевая что-то бессмысленное. Но мысли ее тем временем как раз-таки приходили в норму, и она поняла, что долгий отдых не имеет смысла, и лишь несет лишний риск для Тамиладу. С тяжелым вздохом взвалив его на спину, она снова побрела вперед сквозь серую завесу.