К счастью, таких смельчаков было немного, и они уже успели изваляться в грязи сразу, как начались болотистые местности. После нескольких инцидентов с увязнувшими конями больше не было желающих искать новые тропы: воины шли по отметкам, оставленным разведчиками, пользуясь также и нехитрыми настилами в особо опасных местах. И оттого время от времени возникали заторы.
Сайлус тронул пятками кобылу, направившись в сторону толпы. Воины ругались, выясняя, кто виноват. Кто-то, прошедший здесь до них, по всей видимости, укрепил топкое место стволами и ветками молодых осинок. Наверное, здесь тащили тяжелый груз, и настил не был рассчитан на одинокую груженую лошадь: копыто несчастной проскользнуло меж стволов, и животное то ли подвернуло, то ли сломало ногу.
Больная лошадь в походе – непозволительная роскошь. Как и непредвиденные остановки. Сколь много провизии ни бери с собой, она все равно либо кончится, либо испортится. И потому массовые походы всегда ограничены по времени. Неделя-две – допустимо. Месяц – только с посещением близлежащих селений. А за Серыми Хребтами селений больше нет, одни развалины.
Видя, что ситуация разрешится не скоро, Сайлус дал добро на привал. Нет, он не руководил отрядом, но старший догадывался, что фигура в темном плаще на солменской гнедой – не просто попутчик, и позволял Сайлусу вносить коррективы в деятельность отряда.
- Кобылу придется съесть, - сказал Сайлус, возвращаясь. – Не оставлять же ее волкам.
- Она не сможет идти?
- Кость сломана, - скривился Сайлус. – Господин, вы не будете возражать, если я оставлю на вас разведение костра, а сам съезжу поищу свежей воды?
- Возьми и моих лошадей, напоишь их, - ответил Амаддариэл, снимая с заводной поклажу. – Да, и прихвати большой бурдюк.
- Зачем? Завтра мы должны выйти к ручью.
- Помыться хочу, - признался правитель, - я в этом плаще совсем взмок.
- А я вас предупреждал.
Сайлус забрал лошадей и двинулся в сторону гор. Амаддариэл перенес вещи подальше от общего лагеря на сухую и надежную опушку, усыпанную иглами старой раскидистой ели, и стал разводить костер.
Война войной, но вылазку на природу нужно было устроить уже давно. Тишина – благодать, которой всегда не хватает в городе. Даже глубокой ночью в городе стоит легкий гул, в который складываются смешки и музыка вечеринок, тихие разговоры стражей, хлопанье дверей, скрип телег путешественников, бдительный лай собак, детский плач, суета слуг, тяжелые вздохи мучающихся бессонницей, приступы вдохновения прославленных (и не очень) музыкантов. Как бы плотно Амаддариэл ни складывал свои удивительные уши, звуки не оставляли его. А здесь… Тишина.
Уставшие воины довольно быстро разбили лагерь. От общего костра потянуло жаренным мясом, вольготно расположившиеся эльвы травили байки. Но это был не тот непрекращающийся городской гул. Всхрапывания лошадей и человеческие голоса были похожи на любопытного детеныша, который легкими лапками исследует могучее тело Тишины. Амаддариэл убедился, что его не видно из лагеря, прислонился к мешку и медленно расправил уши. Прохлада и лесные шорохи струйкой потекли в них, словно тягучий нектар. Вот над головой прошелестели быстрые крылья, любопытная рысь принюхалась к незнакомым запахам и фыркнула. Над водяным окошком в низине трещали крыльями большие стрекозы, старая жаба неторопливо ловила комаров.
Амаддариэл чуть повернул голову в сторону гор и прикрыл глаза, прислушиваясь: конечно, он и с открытыми глазами неплохо слышал, но для него краски всегда были продолжением звука, а звук лучился сочными радужными оттенками. И когда ему нужно было уделить одному из чувств особое внимание, он лишал себя другого чувства: сворачивал уши или закрывал глаза.