В пору буйной юности Амаддариэл верил, что маги могут все. Он приставал с расспросами к одному из них, осевшему в Тола-Гиеве. Его звали Лаони, и он снисходительно выслушивал все бредовые идеи юного повелителя. Но потом маг объяснил ему, что живет в Элве исключительно ради наблюдения, что магией, конечно, можно и дома строить, и людей лечить, и урлангов уничтожать, но каждое сильное заклинание непременно обеднит землю Элвы: оскудеют поля, выродятся животные и перестанут рождаться сами эльвы. Лаони многое ему открыл, заставил задумываться о последствиях своих поступков и стараться просчитывать наперед любые действия. И Амаддариэл старался. Особенно после смерти жены, когда понял, что он и правда – один, что каждое его действие может оказаться последним и не иметь должного продолжения и что эти действия должны быть произведены сейчас.
- Это он подстроил! – кричал Вострум, кружа по комнате. Велимир услужливо уступал ему дорогу. – Это он, это точно он! Паршивая Моль, он знал, знал, что урланги пройдут до Малинницы! А эти его речные отряды – они шпионили, выясняли, когда купцы повезут товар!
- При всем уважении, светлый князь, - осторожно вмешался Велимир, - но Амаддариэл не мог спланировать столь сложную операцию. Он не настолько умен, чтобы предугадать движение урлангов, прорвавших его оборону.
- Откуда ты знаешь, что они прорывали оборону? Может, он им это просто разрешил? Может, они давно уже в сговоре?
Князь еще некоторое время попыхтел, потом остановился, глубоко вдохнул, медленно выдохнул, и продолжил уже спокойней:
- Так. Первым делом свои. Села восстановить, купцам пострадавшим возместить половину убытков… Какие товары пропали, какие товары! Они же дурман везли, лучший, под великими горами выращенный! Я ж его полгода ждал, эх… А что до этих эльвов. Достали они меня, пора показать, кто тут главный. Съезди к унагийцам, предупреди. Пусть табуны свои перегонят поближе к этой их «священной» земле. Я сегодня же начну готовиться к выступлению.
- Мой князь, вы весьма проницательны: сейчас самое удобное время. Я слышал, что Амаддариэл увел ВСЮ свою действующую армию на восток. Чем бы ни закончился его поход – победой или поражением, в любом случае страна его будет ослаблена, армия потрепана и не готова к новой войне.
- Да? Действительно, какой удачный случай, - обрадовался Вострум. - Так. Ну их, долгие сборы. Пусть пока основные силы армии собираются у реки Тихой, а мы отправим граничные отряды на штурм селений вдоль Пелавы – все равно там сейчас никого, одни крестьяне.
И Вострум в предвкушении повалился в кресло.
- Ну, ты у меня поплатишься, Эльвийская Моль! Госпожа, вы ведь не против? - вдруг спохватился он, вспомнив о Гостье.
- Делай, как считаешь нужным. Мне не нужны эльвы, - спокойно сказала черноволосая женщина, не поднимая глаз от книги.
- Но... Разве вам не требуется голубоглазый Слуга, - осторожно уточнил Вострум.
- Это все сказки, - отмахнулась она. - Слугой может быть каждый.
Глава 6. Караси и косы
В Элагиеве шли дожди. Прошло уже две недели с тех пор, как последний обоз с припасами отъехал в сторону Вороновой топи. Тивелий-винодел сидел на пороге лавки в ожидании заблудшего покупателя и дегустировал свой товар. По небу быстро бежали тучки, из них то лил дождь, то летела невесомая морось, а то нежданно-негаданно проглядывало солнце. Июль был жарким, и пересохшая земля все еще впитывала влагу, не спеша превращаться в непролазную грязь. Но дожди шли все чаще, и Тивелий подумал, что обратно воины будут возвращаться вплавь. Если, конечно, не задержатся до зимы.
Ветерок качнул вывеску лавки, в просвет между тучами пролилось бледное северное солнце. Все вокруг засияло, заискрилось. Тивелий построил свою лавку не на ярмарочной площади, где и так торговых поместий было навалом, а на соседней улочке – широкой и спокойной. Слева от него была лавка пекаря, справа – постоялый двор, напротив – бакалейная лавка. Но сегодня на улице было тихо, мирно и пусто: до осенней ярмарки далеко, большинство мужчин ушло на войну, а женщины попрятались по домам, спасаясь от непогоды. Но какая же это непогода? Вон, красота какая: дикие цветы высились в человеческий рост из сточной канавы, трава и кусты, ощутив приближение осени, напоследок пестрили всеми оттенками зеленого: от темного бутылочного до бледного оттенка проросшей в погребе пшеничинки. Еще одна причина, по которой Тивелий облюбовал эту улицу – свобода застройки. Между его лавкой и соседней вполне могли поместиться два дома. Вместо этого там рос фруктовый сад: вишни, яблони, мелкие северные сливы. Его садили не ради урожая, а скорее ради красоты. Хотя брагу с него Тивелий каждый год ставил знатную.