В этот раз они разыграли целый спектакль. Один из них – самый длинноволосый – переоделся в девушку. Он стоял на коленях, неуклюже примяв юбку, и молил о чем-то эльва в костюме их древнего владыки. Остальные артисты стояли поодаль и сопровождали монолог трагическими аккордами.
- Спаси нашу дочь! – молила «женщина». – Отправь на восток лучших воинов, пусть они вызволят ее из плена!
- У нас больше нет дочери, - ответил ей «владыка». – Негоже принимать обратно оскверненную деву. Пусть остается там и плодит полуэльвов, раз уж ей недостает мужества расстаться с жизнью. Дочь владыки не может быть потаскухой. Пусть лучше у меня не будет дочери.
«Женщина» расплакалась, размазывая грим по лицу. Зрители зашумели, послышались сочувственные и возмущенные крики: видно, представление и впрямь было хорошим, и зрители живо переживали трагедию.
Рыжая спохватилась, что стоит, открыв рот, оглянулась, прикидывая, в какую сторону ей нужно бежать, чтобы догнать госпожу, и чуть не подпрыгнула, когда обнаружила ее совсем рядом. Гостья застыла, лицо ее побелело, щека задергалась, а глаза остекленели.
- Госпожа? – робко обратилась к ней служанка. Но та ее не услышала.
Тем временем музыканты объявили, что прошел год, и на импровизированной сцене появились новые действующие лица – брат и сестра с ребенком на руках.
- Отец, - молодой человек припал на одно колено перед «владыкой». – Больше года я сражался с урлангами и, наконец, освободил сестру. Возрадуйся же, твоя дочь жива!
- Моя дочь погибла в тот черный день. И эту девушку я не знаю.
Девушка сделала несколько шагов, поклонилась «отцу», сидящему на троне, и протянула ему дитя.
- Да, о владыка северного края, - сказала она. – Я умерла больше года назад. Мне нет больше места на родной земле. Я пришла лишь за тем, чтобы просить тебя позаботиться о моем ребенке. Ибо дети не должны страдать из-за своих никчемных родителей. Прими его не как внука, но как сироту, в котором течет кровь твоего народа. Прими и позаботься. А я приму смерть в холодных водах Элвы.
Она положила ребенка на колени владыке, развернулась и покинула сцену. Впечатлительные зрительницы принялись утирать слезы платочками.
«Владыка» повернул голову к сыну и сказал:
- Нет у меня дочери. А потому не может быть и внука от нее. Пойди и брось его в воду. Пусть вместе плывут их хладные тела к морю Забвения, ибо только забвение залечит их раны.
Актер дождался, пока сверток снимут с его коленей, поднялся и собрался было медленно сойти с дощатого помоста, как вдруг в сосновые столбы, на которых держался навес над сценой, с ужасающим треском ударили четыре извилистых молнии. Навес накренился, затих на мгновение, а потом принялся оседать вместе с грузом поперечных балок и тяжелых драпировок. Артисты не успели выскочить, и оказались погребены под кучей досок и тряпок. Часть толпы хлынула на помощь, другая половина с воплями ужаса разбегалась прочь, вообразив, что молнии сейчас обрушатся и на их головы. Рыженькая охнула, подалась вперед, но потом вспомнила, зачем сюда пришла, и оглянулась. Госпожа быстро удалялась. Вот только на том месте, где она стояла, чернел странный след. Словно туда тоже ударила молния.
Амаддариэл спал, совсем не аристократично развалившись на прошлогоднем сене. Ему снились поля и реки, дома и палисадники, Тоня, пекущая пирожки с черемухой и, почему-то толстый, раскормленный Сайлус. Он сидел за столом с чашей вина и говорил:
- Это, друг мой, не нашего ума дело. Наше дело – сидеть здесь и править, а кто там полуэльвам головы режет, так это нас не касается.
- Но я же правитель, я должен волноваться о судьбе моего народа! – попытался возмутиться Амаддариэл.
- Наша страна заканчивается за Серыми Хребтами, дальше – земли урлангов. Зачем тебе эти полуэльвы?
- А и правда, зачем? – задумался Амаддариэл. Думалось ему с трудом, как бывает иногда во сне. – Выгнать их всех нужно с нашей земли. Эй, ты, паршивец! Пошел вон!
Тоня медленно повернулась, черты лица ее стали оплывать, тело опадать, и она обернулась тощим темноглазым полуэльвом с жидкими волосенками.