— Эйс Вуд приходил сюда?
Я кивнула.
На виске Каджики пульсировала вена.
— Когда?
— Час или около того назад.
— Зачем?
— Он хотел забрать тело Холли. Он сказал, что она распадётся, как только в ней погаснет огонь.
Почти испугавшись, что мои слова вызовут это явление, я повернулась обратно к Холли. Она всё ещё была там, но её кожа теперь была серо-стальной, а волосы, которые были спутаны, когда её вкатили в мой дом, исчезли. Я отбросила осторожность — надеясь, что её сыпь не была заразной — и провела пальцем по её голове. Она оказалась покрыта запёкшейся свинцовой пылью. Холодок пополз у меня по спине, когда я уставилась на него. Была ли это кожа или её отсутствующие волосы?
Волна тошноты прокатилась по мне. Я подбежала к раковине в углу и схватилась за её края. Прохладный пот увлажнил мой затылок, когда я наклонилась над раковиной из нержавеющей стали. Я несколько раз глубоко вздохнула, прежде чем тошнота отступила настолько, чтобы я могла открыть кран. Я вымыла и снова вымыла руки розовым антисептическим мылом. И всё равно они не казались чистыми.
— У тебя есть сумка, Катори?
— Сумка?
— Чтобы вынести её из дома.
Я всё ещё смотрела в раковину, всё ещё чувствуя тошноту.
— Ты имеешь в виду мешок для трупа?
— Подойдёт любая сумка, достаточно большая, чтобы вместить её тело.
Когда я представила, как Каджика запихивает Холли в одну из маминых сумок из ткани, пригодной для вторичной переработки, желчь покрыла мой язык и нёбо.
— Забудь об этом. Уже слишком поздно её переносить.
— Слишком поздно? — прохрипела я.
Держа одну руку на раковине, я повернулась к Холли. Верхний слой её тела отслаивался, как будто в нём обитали термиты. Я вздрогнула. Больше никакого носа, больше никакого подбородка, больше никакой груди, больше никаких пальцев на ногах. Ещё один слой отслоился. А потом ещё один. С мерзким интересом я наблюдала, как плоть Холли превратилась в пепел, как пепел осыпался с её округлой формы, как сухой песок, соскальзывающий с зубчатых краёв замка из песка. Эрозия заняла несколько минут, но казалась дольше, как будто время остановилось, чтобы замедлить течение жизни.
Когда всё закончилось, всё, что осталось от Холли, — это дюны серебристого песка.
ГЛАВА 4. БОЙКОТ
— Как я собираюсь объяснить это отцу? — спросила я Каджику, когда он вынес прах Холли на освещённое звёздами кладбище.
Каджика замёл моего родственника в раскрашенную вручную вишнёвую вазу. Я была слишком потрясена, чтобы делать что-то ещё, кроме как таращиться и предлагать использовать чашу с широким горлом. Я не хотела, чтобы Холли была упакована в пакет из супермаркета. Это казалось неправильным. Несмотря на то, что её там больше не было, самое меньшее, что я могла сделать, это почтить её значимым сосудом.
— Скажи ему, что мы кремировали её. Это же так называется? Кремировали?
— Да. Но мы не делаем этого в нашем доме. У нас нет печи…
— Скажи ему, что я забрал тело с собой. Что её предсмертным желанием было не задерживаться после того, как её дух покинул тело.
Я положила ладонь на его предплечье, как только мы остановились перед надгробием Леи.
— Здесь.
Я всегда представляла, что мать Холли лежит под землёй, но она также была фейри. Был ли там вообще гроб? Она умерла ещё в шестидесятых, задолго до моего рождения, почти за десять лет до рождения мамы.
Каджика начал опрокидывать чашу, но прежде чем Холли успела высыпаться, я схватила керамический сосуд. Он нахмурился. Мягкий, прохладный ветерок обдувал нас. Серебряные пылинки кружились над чашей, поднимаясь, как дым из потухшего фитиля.
— Я бы хотела похоронить её. Не мог бы ты принести лопату? — спросила я. — Я положила её в сарай.
Выражение лица Каджики напряглось при мысли о том, чтобы почтить фейри похоронами. Тем не менее, он пошёл в сарай за лопатой. Он держал её двумя пальцами, как будто прикосновение к ней причиняло боль. Возможно, так оно и было. Возможно, было бестактно посылать его за ней. В конце концов, он использовал её, чтобы похоронить свою приёмную мать после того, как Айлен и мой отец раскопали её могилу.
По правде говоря, я не доверяла ему прах Холли.
Он протянул мне лопату. Я поставила вишнёвую вазу на тонкую корку снега, взяла у него лопату и начала копать. Несмотря на холод, земля поддалась под лезвием. Мои лопатки заныли к тому времени, как я вырыла достаточно глубокую яму.
— Что это была за погребальная песня, которую Гвен пела для своей матери? Как это происходит? — спросила я Каджику, прежде чем засыпать её.