В XVIII столетии школяры-грабители имели свои „схованки“, где прятали добычу и оружие. „Схованки“ они обустраивали в хатах, нанятых чаще всего на Подоле. Нередко использовали и городские подземелья.
Перед тем как отправиться на „стрибзлочин“ (так школяры называли ограбление и разбой), они рисовали сажей крест на щеке, „чтобы черт в темноте за своих не принял“.
Оружие школяры подбирали самое разнообразное — ножи, пистолеты, кистени и даже рогатины и ружья.
Если грабители нарывались на караульный отряд, оружие быстро передавали одному из банды, и тот убегал. Остальные заговаривали зубы служивым, жаловались, что ищут угол, где можно переночевать и получить хоть корку хлеба. Но государевых людей не так-то легко было обмануть. И нередко школяры-грабители попадали в острог.
В XVIII столетии он находился на старой Ивановской дороге, неподалеку от Печерских каменных ворот. Деревянное здание острога окружал высокий частокол.
По утрам на Старокиевском вале собирались пострадавшие от преступников жители города. С этого места им было хорошо видны все арестанты, собранные на Острож-ском дворе для „распознания“. Если кто-то узнавал среди арестованных своего обидчика, спускался с вала и сообщал тюремному начальству.
Относились к школярам-разбойникам в остроге не так сурово, как к другим преступникам, поскольку грамотных молодых людей тюремные служители нередко использовали в качестве бесплатных писарей.
Из среды бывших киевских школяров выходили личности, весьма авторитетные в криминальных кругах.
В архиве киевской Академии хранилась (по крайней мере до середины XIX столетия) запись об одном странном и зловещем событии. Произошло оно в 1758 году: „Во время погребения тела умершего ректора Манасии Максимовича в Братской Богоявленской церкви, 5 июля упомянутого года, когда архидиакон над телом, уже перенесенным в склеп, провозгласил: „во блаженном успении вечный покой“ — страшный удар грома потряс все здание, и висевшее в церкви серебряное паникадило, под которым за минуту перед сим стоял гроб, растопилось и упало на пол. Многие были оглушены этим ударом и остались с разбитыми членами параличом, а один студент Саевский убит…“
Но в архивном документе не говорится, что после удара молнии в церкви на мгновение наступила тишина. Затем послышался пронзительный смех и визгливый крик: „Каламар-Кадук!.. Каламар-Кадук!.. Он отомстил!“
Большинство присутствующих в храме, если не были парализованы, то находились некоторое время в оцепенении и обморочном состоянии. Несмотря на это, бьющегося в истерике студента вывели из церкви. А он продолжал мотать головой и истошно вопить: „Каламар-Кадук!.. Он всюду найдет!.. Он записал наши имена!..“
В XVIII столетии каламаром называли чернильницу. А вот слово „кадук“ в переводе со староукраинского означало беду, несчастье и самого злобного черта. И в Киеве в те времена было весьма распространенным ругательство: „Кадук тебе в харю! Кадук тебе в ребро! Кадуком шатайся по свету!“
Как ни пыталось академическое начальство выяснить, что означают странные слова истеричного студента, дознаться не смогли. Хлопец еще какое-то время подергался, покричал, пустил слюни и умолк… Навсегда. Нет, он не умер, но до конца дней своих остался молчуном.
Из академии его выгнали. С утра до вечера бродил бывший студент по Киеву, при этом постоянно озирался, окидывал встречных испуганным взглядом и старался прикрывать ладонями лицо. Иногда молчун вытворял и вовсе несуразное.
В XVIII веке некоторые писари и дьячки, школяры носили особые чернильницы, привязанные к поясу. Завидев подобных людей, бывший студент в ужасе хватался за голову и, завывая от страха, кидался прочь.
Конечно, и жуткий случай в Братской Богоявленской церкви, и непонятное поведение умалишенного молчуна живо обсуждались горожанами. Киев во второй половине XVIII столетия был относительно небольшим городом, и таинственные, тревожные слухи за пару дней облетали все его закоулки, базары, площади, хаты и дворцы.
Славились киевляне своими пересказами страшных былей и небылиц. И не просто проговаривали их, а будто песню пели. Мастерами пересказов являлись и дряхлые деды, и безусые хлопцы, „шановные пани“, побирушки-христорадницы, лихие казаки и шустрые торговцы. И каждый норовил слушок перед народом приукрасить, будто выставлял на ярмарке расписной товар.
От киевских „пересказчиков“ и повелась знаменитая по всей Украине фраза: „Не любо — не слушай, а другим не мешай!..“