Пытался Лукьян за что-нибудь ухватиться и прекратить свой немыслимый полет, но это ему никак не удавалось. Руки и ноги не желали повиноваться.
Наконец не выдержал студент и заголосил:
— Ой, останови меня, хозяюшка! Прости бедолашного! Ничего не хотел тебе плохого! Лихие люди сбили с толку!
Усмехнулась Пятимара:
— А не ты ли с дружком своим Яремой собирался завладеть моим золотом, а меня, бедную, удавить?
Еще больше испугался Лукьян: все знает старая ведьма! И студент завопил еще громче:
— Каюсь, хозяюшка! Перестану водиться с лиходеями-душегубами!.. Всю жизнь буду замаливать свой грех!.. Только отпусти с миром!..
— Каяться и молиться тебе не придется, — все так же, с усмешкой, ответила Пятимара и приказала: — Хватит баска-литься и голосить! Молчи и слушай, бакаляр заполоханый!
В то же мгновение прервался полет Лукьяна, и он больно грохнулся на пол, у ног ведьмы.
— Уйти от меня с миром — не надейся. Слишком тяжкое ты задумал… А по твоей задумке будет и достойная расплата. Острог, плети, вечное нищенство, неизлечимые хвори — больно легкое наказание для тебя.
Пятимара сделала многозначительную паузу.
— Ну, говори, хозяюшка, только не губи! — взмолился Лукьян. — Как мне жить дальше? Все исполню!..
— Отныне будешь ты моим мстителем, — насладившись испугом и унижением гостя, наконец произнесла ведьма. — Хоть за сотни верст из Киева сбежишь, а все равно шепот мой услышишь. Зазвучит он для тебя за самыми дальними лесами, самыми высокими горами, самыми глубокими морями. Произнесу имя человека, а ты запишешь, и помрет он вскоре. А смерть его на тебе повиснет.
Лукьян перевел дыхание и даже вздохнул с облегчением:
— Только и всего?! Неужто смерть явится к человеку оттого, что я запишу его имя?..
— Смотря чем писать, — перебила Пятимара и указала на чернильницу. — Теперь в ней будет только кровь рудого черта. И как бы ты ни старался, неблагодарный бакаляр, не сможешь избавиться от этой крови.
Снова Лукьяна охватил страх. Доводилось ему слышать от стариков историю о рудом черте.
Когда-то орудовала в окрестностях Киева шайка во главе с атаманом то ли Мазуренко, то ли Мазурко. Но в воровском мире того предводителя разбойников величали „Хапкий Луп“, что означало „быстрая добыча“. Славился он не только успешными грабежами, но и везением в карточной игре.
Иногда выбирался из лесных дебрей Хапкий Луп повеселиться в киевские притоны и шинки, пошататься по базарам, погулять с покладистыми девками. Умел атаман определять наметанным глазом людей с деньгами и втягивать их в игру.
В те времена карты еще не были так популярны на Украине, как в XIX и XX веках. Глядели разбойники на своего азартного предводителя и удивлялись: зачем терять время на пустую забаву? Нашел денежного человека, заманил его в глухое местечко — и ножом по горлу. И не надо ночь напролет корпеть над картами да еще рисковать. Ведь Хапкий Луп всегда отдавал проигранное.
Но отговорить атамана было невозможно — так же, как и уклониться от его предложения сыграть. Известно: удача может любому вскружить голову и заманить в беду.
Однажды, изрядно выпив, стал Хапкий Луп хвастаться перед своими хлопцами:
— Если надо, я и черта за стол с картами усажу и обыграю!.. И не помогут куцему-рогатому все его бисовы ухищрения. Продует он мне и хвост, и копыта свои!..
— Ой, батько-атаман, не поминай на ночь куцего, — осторожно посоветовал кто-то из разбойников.
Но поздно…
Слова захмелевшего Хапкого Лупа, на его беду, попали в цель. Не зря на киевщине в старину говаривали: „Не думай, как черта позвать, думай, как от него отвязаться“.
Появилась нечисть так внезапно, что атаман и его хлопцы рты разинули, а ничего вымолвить не могли.
— Хотел со мной сыграть? Тогда нечего тратить время попусту! — нагло заявил черт и уселся за стол.
Поспешно перекрестились разбойники и молитвы стали нашептывать, а нечистая сила и глазом не моргнула — будто это его не касалось.
— Слышал я, что больно ты удачливый, атаман, когда играешь на всякие сверкающие цацки и прочую дребедень, — ухмыльнулся черт и ехидно поинтересовался: — А не побоишься со мной сыграть кое на что посерьезней?
Опомнился наконец Хапкий Луп и гордо заявил:
— Мне ли бояться! Хоть тысячу своих окаянных собратьев вызывай на подмогу — не дрогнет моя рука, и слово останется неизменным. Заявляю, и мои хлопцы тому порука: готов играть с тобой на все, что пожелаешь. Только на крест нательный, на коня и саблю мои не зарься.