Случись подобный разнос днем раньше, Лукьян бы упал на колени и слезно молил Максимовича о прощении. Но теперь слова ректора лишь насмешили его.
— Хватит базикать, старый дурень! — наконец не сдержался Лукьян. — Посмотрим, доживешь ли ты до завтрашнего дня!..
Такой дерзости Максимович никак не ожидал. У него перехватило дыхание, и он не смог дать достойную отповедь. Рука потянулась за подсвечником, но швырнуть его в ухмыляющуюся физиономию нечестивца он уже не смог. Схватился ректор за сердце и повалился навзничь.
Лукьян лишь пожал плечами и вышел из кабинета.
По дороге ему снова повстречался сгорающий от любопытства Саевский.
— Ну как? Здорово влетело?
— За что? — наигранно удивился Лукьян.
Саевский слегка опешил и растерянно пролепетал:
— Ну, как же… За прогулы… За непотребные связи со всякими нечестивцами и бесстыжими…
Лукьян расхохотался:
— Да ты спятил, Микола! Господин ректор благословлял меня в дальнюю дорогу и по-отечески наставлял, как на новом месте себя вести…
— Какое новое место?..
— Ты разве не слыхал? Из Петербурга пришло высочайшее повеление. Меня назначают главным писарем самого графа Разумовского, — едва сдерживая смех, пояснил Лукьян. — Так что конец моей учебе в этих стенах!..
Саевский ахнул и застыл с открытым ртом. Неизвестно, сколько бы он находился в таком положении.
Внезапно Лукьян схватил его за плечи и тряхнул:
— А теперь слушай внимательно, гнида! Знаю, как ты по моим следам ходил, все вынюхивал, а потом ректору докладывал! Запомни, курополох, стоит мне нацарапать на бумаге твое имя — и нет тебя! Сгинешь, в пыль превратишься!..
Саевский начал что-то лепетать в свое оправдание, но Лукьян не стал слушать, лишь со злостью прошипел:
— Нацарапаю имя — и конец любому!..
С этими словами он развернулся и отправился прочь.
Наверное, кто-то из студентов подглядел эту сцену, и к вечеру о странной угрозе Лукьяна шептались по всем углам академии. Сам Саевский отмалчивался и от страха не желал вспоминать о случившемся.
А на следующий день скончался ректор. Страшное событие лишь усилило тревогу студентов. Но академическое начальство запретило всяческие разговоры о связях Лукьяна с нечистой силой.
И наконец 5 июля 1758 года в церкви произошла трагедия, о которой упоминалось в начале рассказа.
К тому времени Лукьян, ни с кем не прощаясь, покинул академию. Одни поговаривали, будто поселился он где-то под Киевом, в лесной глуши, другие — что в доме Пятима-ры, третьи утверждали, что обосновался бывший студент в разбойничьем притоне на окраине города.
Но где бы Лукьян ни обитал, несколько месяцев он держал киевлян в страхе. Воры и служители закона, монахи и торговцы, благочестивые люди и спутавшиеся с нечистью боялись попасть в страшный „лукьяновский список“.
Известное дело: боязнь порождает ненависть. Бывшего студента, прозванного Каламаром-Кадуком, искали и в городе, и в окрестностях. Безуспешно. Видимо, творимое им зло понравилось бесовым слугам, и они всячески оберегали его.
Частенько в те времена убийства в Киеве приписывали Каламару-Кадуку. Трудно было разобраться, он ли на самом деле виноват или кровавые преступления совершали другие.
В киевских шинках и воровских притонах вдруг пошла молва, будто Ярема еще жив и его держат, как пса, на цепи в подвале дома Пятимары. Кто-то даже уверял, что слышал любимую песню атамана и узнал голос его:
Вот только совсем тоскливо и обреченно звучала песня Яремы.
Однажды неподалеку от Крещатика нашли студента с перерезанным горлом. На щеках покойного — нарисованные сажей кресты, в руке — нож. Видимо, не успел защититься. В убитом опознали бывшего соученика Лукьяна. И снова пошли разговоры о страшных злодеяниях Каламара-Кадука.
„Пора кончать с чертовыми прислужниками!“ — порешили и профессиональные воры, и меченные крестами студенты. Но кто осмелится на такое? Наконец нашлись среди них отчаянные хлопцы. Подогрели они себя горилкой и отправились ночью к дому Пятимары. По дороге подбадривали друг друга:
— Спалим дотла ведьмину хату!
— А ее и скаженного Каламара-Кадука на ножах поднимем!
— На костре сожжем!..
— В Днепре утопим!..
— Да еще осиновыми кольями проткнем!
Так громогласно рассуждая, шагали по ночному Киеву удалые хлопцы — ненавистники нечистой силы. Но когда они подошли к проклятому дому, от Днепра стал наплывать туман, да такой густой, что заглушил все звуки, а ладонь вытянутой руки, даже при свете факелов, сделалась невидимой.