Петр шел в красном коротком кафтане рядом с «кардиналом» — «князь-кесарем» Иваном Юрьевичем Ромодановским, а за ним карлик со свертками бумаг в руках…
Толпа зашевелилась и надвинулась ближе к шествию.
— Куда лезете! Куда? — кричали передние ряды. — Государь-то батюшка наш — эвон, в кафтане красном… Толкайся, толкайся, авось на смолу налетишь… Заики идут, братцы! А ну, понатужьтесь, родненькие, авось хоть словечко вымолвите…
«Князь-папинские служители» с шестью заиками, изо всех сил старавшимися рассказать что-то, прошли мимо. За ними, над головами «монахов Неусыпаемой обители», несомый на носилках, торжественно плыл «Бахус» верхом на бочке. Серебряный кувшин в его руках поминутно прикладывался к чарке… Дым еловой хворостины, которой размахивал шедший впереди старик, как фимиам курился перед этим древне-греческим богом, мерзнувшим в Гиперборейских землях по воле державного преобразователя.
— Ловко хмельную тянет… Вот служба, братцы, так служба — помирать не надобно. Ай да паренек! — кричали из толпы.
— Ну, куда же, куда ему, — с сожалением говорил какой-то сержант, — куда ему до покойника Конона Карпыча, что в прежние годы «Пахусом» служил. Так ли он пил… Куда ему!..
— Срамные действа привел Господь видеть напоследок дней, — тихо шептал старик, наклоняясь к уху собеседника.
Толпа загомонила и закричала еще сильнее: трое плешивых несли громадных размеров ковш — парадный экипаж «князь-папы»… За ковшом виднелись красные кафтаны «кардиналов» и высоко поднятые лопаты с личинами бога вина и веселья…
— Помнишь, Бутурлин-то боярин на свадьбе своей в ковше этом плавал. Поставили его на плот да по Неве и везли, а эти «красные»-то — на бочках верхами… То-то была потеха!
Шествие шло в обход к дому Зотова, и за ним тянулись зрители.
У дома Зотова шествие было встречено оглушительным криком и треском: деревянными молотками изо всех сил колотили в пустые бочки, пели, кричали, звонили в колокольчики, бубенчики, медные тарелки, как пчелы гудели варганы и охотничьи рога, тренькали балалайки…
«Кардиналы» были заперты на всю ночь в комнате «конклавии» для избрания «бахусоподражательного отца», а царь засел с гостями за стол — повеселиться. Просторный зотовский дом был набит битком участниками шествия, приглашенными и просто пробравшимися на торжество. Повсюду стояли открытые бочки с вином, и кандидату на «князь-папин» престол предстояло на деле доказать свое усердие к Бахусу.
— А ну: «во имя всех пьяниц, во имя всех скляниц»! — возгласил здравицу царь, и все потянулись к нему с кубками и стаканами.
«Архиигуменья» Стрешнева и «князь-игуменья» княгиня Голицына, заседавшие за столом «Неусыпаемой обители», пили наравне с прочими и ухаживали за веселой «госпожой адмиральшей красного флага» — императрицей Екатериной.
— Эх, плохо, плохо пьется… Бахуса забывать все стали, — печаловался Головин[111].— В былые годы «орла» не боялись, духом его осушали…
— Да нам что?.. «Господа кардиналы» за нас поусердствуют, не нам ведь «папой» быть…
Царь с серебряным кубком в виде Бахуса, держащего чашу, несколько раз выходил к пировавшим в других комнатах, и вслед за его появлением шум и крики усиливались.
— Ой, гомону-то что!.. Гляди, «отец», — отрешат тебя «от шумства», чтобы по кабакам не ходить…
За запечатанными царскою печатью дверями в комнату «конклавии» также слышались крики — «господа кардиналы» избирали кандидатов.
Петру нездоровилось: после Лахтинского купанья[112] в прошлом году его все еще трепала по вечерам лихорадка, и он незаметно скрылся, оставив пирующих.
Что-то мешало ему веселиться, как веселился прежде. Петру все казалось, что он — не один, что сзади, за ним по пятам ходит кто-то — незримый, но ужасный и сторожит его… Царя тревожили бесконечные думы о преемнике, о наследнике его дела…
Вокруг дома «конклавии» горели костры и угощались не попавшие на пир…
Всю ночь веселились гости, пока в шесть часов утра не вернулся царь и не выпустил заключенных «кардиналов», которых с трудом привели в залу избрания: языки еще болтали, но руки и ноги плохо повиновались…
«Князь-кесарь» уселся на троне рядом с «Бахусом».
— Да будет ведомо избираемому, что от него, яко от всевластного и первейшего жреца Бахусова, взято будет письмо особливое, дабы мне его унимать словесно и ручно, егда великое шумство учинять задумает, — сказал Петр, но «кардиналы» ничего не слыхали: они кричали, ссорились и спорили из-за своих кандидатов, которых оказалось трое.
111
Головин — Головин Федор Алексеевич (1650–1706) — граф, генерал-адмирал и генерал-фельдмаршал, дипломат. Ближайший сподвижник Петра I.
112
…после Лахтинского купания… — В конце октября 1724 г. Петр I. помогая снять с мели лодку у села Лахты (в нескольких километрах от Петербурга), сильно простудился.