И вот он приехал в Петербург; императрица приняла его с отличным уважением, осыпала милостями; но «нелепые новости» не оказались нелепыми, и верить им было надобно. Как же было ему не хандрить! Как же было не тосковать?
И он хандрил, и он тосковал, но при этом ревностно занимался приготовлениями к задуманному им празднеству, делая сам все распоряжения и сам за всем наблюдая. Множество всякого рода художников и мастеров в течение нескольких недель занималось во дворце разными работами. Множество знатных кавалеров и дам, в течение нескольких дней кряду, собиралось туда же для изучения назначенных им ролей, и даже каждая из этих репетиций походила на особое празднество, была пышна и торжественна. Потемкин распоряжался по-потемкински. Вздумалось ему, например, чтобы какая-нибудь вещь или какой-нибудь припас были непременно добыты оттуда-то — и курьер летел для этого за несколько верст, как летал нередко и за тысячу, с приказанием от светлейшего — привезти откуда-то клюквы, а оттуда-то огурцов. Прилетел же курьер обратно, привез желаемое, а уже светлейшему желаемого не желается или желается из другого места. Денег, разумеется, на это выходило целые горы; но князь Григорий Александрович о деньгах не тужил. Он хандрит, тоскует и распоряжается; художники и мастера работают во дворе неутомимо; знатные кавалеры и дамы репетируют исправно; а Петербург с нетерпением дожидается, когда наступит 9 мая — день, назначенный для торжества.