Там все уже приняло иной вид. Дворец освещен был ста сорока тысячами лампад и двадцатью тысячами восковых свеч. Он был буквально залит светом, всюду отражавшимся в бесчисленных зеркалах, всюду дробившимся в хрустале и драгоценных украшениях. Здесь огонь сверкал, как бриллиант, там, как рубин, тут, как изумруд; эффектно перемешанные и переплетенные между собою, малиновые, розовые, синие, зеленые, желтые огни составляли гирлянды, сливались в радуги, сияли звездами. «Неужели мы там, где и прежде были?» — спросила Потемкина Екатерина, невольно изумленная, но видимо довольная неожиданно представившимся ей великолепным зрелищем. Пошли потом в зимний сад. Там заливались на все голоса соловьи и другие птицы, курились тонкие ароматы, картинно рисовались на зелени травы и деревьев колоссальные искусственные цветы и плоды. На зеркальной, украшенной хрусталем пирамиде, находившейся между храмом и листвяной беседкой, сверкало бриллиантовыми литерами имя «Екатерина», и от этого имени исходило на все стороны сияние. На других пирамидах горели трофеи и составленные из фиолетовых и зеленых огней вензеловые имена наследника престола, его супруги и обоих великих князей: Александра и Константина Павловичей. Когда императрица со своею свитою подошла к храму, на ступенях его Потемкин упал на колени перед изображением государыни и благодарил ее за все ее благодеяния. Екатерина ласково подняла его и поцеловала в лоб.
По возвращении высочайших особ в залу начался бал. Он открылся польским «Гром победы, раздавайся», с трескотней литавр, пением и пушечными выстрелами. Императрица во время бала играла в карты с великою княгинею Мариею Феодоровною; а гости, кроме обыкновенных танцев, забавлялись плясками русскою и малороссийскою, музыкою, устроенными в самых апартаментах качелями и разными другими увеселениями. Прохладительные напитки, плоды, конфекты и т. п. подавались беспрестанно. Потемкин не скупился на угощение своих посетителей.
Угощался и веселился по-своему и народ в дворцовом саду, который тоже весь горел огнями. Иллюминованы были беседки, иллюминованы аллеи, иллюминованы суда, стоявшие на прудах, иллюминованы берега самых прудов. Роговая музыка и хор песенников попеременно услаждали многочисленную публику.
В двенадцатом часу начался ужин. Ужинали в той зале, где был спектакль, и в соседних с нею комнатах. Стол, за которым кушала императрица с наследником престола и его супругою, находился на самом том месте, где стоял оркестр. Сервиз на этом столе был золотой, и Потемкин сам прислуживал Екатерине, пока она не попросила его сесть.
Позади императрицы накрыт был стол на сорок восемь персон, для лиц, участвовавших в балете. В этой же зале находилось еще четырнадцать столов, поставленных амфитеатром и накрытых только с одной стороны. Гости проходили посередине и садились за столы в один ряд, лицом к императрице. В прочих комнатах было до тридцати столов, каждый на двадцать персон, да, сверх того, еще множество столов расставлено было вдоль стен, и уж тут ужинали стоя.
Посредине каждого стола стояло по цветущему померанцевому дереву; освещены были все столы разноцветными стеклянными шарами; посуда везде была драгоценная, а кушанья и напитки — по словам вышеупомянутого нами биографа Потемкина — «казалось, приготовлены были самою роскошью».
После ужина бал продолжался до самого утра; но императрица с высочайшею фамилиею уехала в исходе второго. Никто не помнил, чтоб она у кого-либо оставалась так долго. Когда она уже выходила из залы, с хор, закрытых стеклянными сосудами, сиявшими ярким огнем, послышалось нежное пение с тихим звуком органов. Пели итальянскую кантату, слова которой были следующие: