Раньше на этом кладбище имелись карты, в просторечии «квадраты»,
для протестантских, иудейских и католических захоронений, границы которых
давно уже не соблюдаются. Да и многие надгробья над могилами здесь
покоящихся исчезли. Через дорогу от Боткинского располагалось так
называемое «коммунистическое кладбище», на котором в советский период
хоронили без учёта национальной или конфессиональной принадлежности —
выдающихся деятелей науки, искусства, партийных и государственных
деятелей. Кстати, имена сюда в 2000 году перенесли и захоронили прах 14
Туркестанских комиссаров, расстрелянных в январе 1919 года во время
«антисоветского Осиповского мятежа» и покоившихся в Александровском
сквере, переименованном в советский период в сквер им. Кафанова. Сделали
это в память о видном большевике М.П. Кафанове, скончавшегося в 1923 году
и похороненном здесь же, в Александровском сквере.
Кроме них здесь покоились первый председатель ЦИК Узбекистана, или
как ещё его называли «узбекский Калинин», Юлдаш Ахунбабаев, первый
узбекский генерал Сабир Рахимов, известный узбекский поэт Хамид Алимджан,
один из основателей Ташкентского госуниверситета Абрам Бродский…
Позже здесь открыли мемориал, установили памятную стелу, зажгли
«Вечный огонь», с которым в горбачёвскую перестройку было много проблем.
Дело в том, что у этого самого огня бродяги приспособились греться и варить-
жарить всевозможную снедь. Сделать с ними ничего не могли. Общественности
недостойное их поведение было по барабану, милиции без них дел хватало, и
тогда этот самый огонь подняли на недосягаемую для бродяг высоту, в
результате чего он стал походить на «олимпийский», только в миниатюре. Ну а
потом советская власть рухнула, огонь потух, мемориал демонтировали, прах
здесь покоившихся частью перезахоронили, а в 2008 году территорию сквера
перепланировали и установили памятник узбекской советской поэтессе –
Зульфие, скончавшейся в 1996 году. Зачем? Почему? Не представляю. И никто
не представляет.
Вообще Ташкент, как точно подметил писатель, поэт и сценарист Алексей
Устименко, всегда был странным городом. Мифическим, ирреальным. В нём
живущие были убеждены, что именно здесь сохранился неиспорченный
московский говор, невостребованная московская порядочность и питерская
интеллигентность. Почему? Да потому, что почти два столетия набивали эту
окраину империи ссыльными людьми не из самых худших семей и не с самым
худшим образованием. Интеллигенты-инженеры, аристократы, писатели, поэты,
учёные… От великого князя Николая Константиновича Романова, до поэтессы
Черубины де Габриак и друга Карла Маркса революционера Германа Лопатина,
от кандидата на патриарший престол митрополита Арсения Стадницкого и
архиепископа Луки (в миру Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого) –
хирурга, профессора медицины, удостоенного в 1946 году Сталинской премии,
провёдшем в ссылке 11 лет, причисленному в ноябре 1995 года к лику святых и
до Героя Социалистического Труда, лауреата одной Ленинской и шести
Сталинских премий писателя, поэта Константина Симонова, повздорившего с
всесильным Никитой Хрущевым и в результате, очутившемся в Ташкенте.
Вместе с людьми сюда ссылались книги, особенно советские, —
подальше от центра. И в кишлачных магазинах можно было свободно купить
труды Алексея Лосева, поэзию Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, прозу
Михаила Булгакова, Юрия Домбровского, Олега Волкова… То есть такие о
которых москвичи, питерцы, рижане, новосибирцы и прочие «европейцы» даже
мечтать не смели.
Всё это, естественно, влияло на людей здесь живущих. Точнее —
живших, ибо от того Ташкента, который запечатлелся в моей памяти, мало что
сохранилось. И особо ощущается это на Боткинском кладбище, на котором,
кстати, в декабре 1928 года похоронили упомянутую выше поэтессу и
драматурга Елизавету Ивановну Дмитриеву (в замужестве Васильеву), более
известную под литературным псевдонимом-мистификацией как Черубина де
Габриак.
Назвать эту высокообразованную, свободно владевшую несколькими
европейскими языками женщину красавицей, по воспоминаниям
современников, было нельзя, но многие мужчины (да какие!) буквально теряли