церковь не ходил. Трав и кореньев не собирал, сквернословил, презирал
знаменитое баварское пиво и обожал простое красное испанское вино.
Особенно дешёвое - в бумажных пакетах.
Невзирая на столь разительную непохожесть, Шнайдер и Маерле
дружили. Наверное, потому, что Роберт никогда не спорил с "кепочником" и не
пытался наставить на путь истинный. Бабка Матильда изредка такие попытки
предпринимала, а свидетель Иеговы Фердинанд Штромайер – регулярно.
"Кепочник" его не любил и называл "колдуном".
Сказать что-то нехорошее ему в глаза матерщинник Маерле боялся.
Когда в конце улицы появлялся Штромайер с портфелем-дипломатом, набитым
иеговистскими прокламациями и пояснениями к Библии, "кепочник" шепотом,
отводя взгляд в сторону, говорил стоящему с ним рядом:
– Видишь того козла? Будь осторожен. Он мне два пакета испанской
бормотухи заколдовал. Три дня с унитаза не слазил.
А дело было вот как. Однажды Рудик Ланге, зная в подвале место, где
Готлиб прячет от бабки пакеты с вином из «Нормы», незаметно спустился туда
и с помощью медицинского шприца опорожнил. Тем же путем он наполнил их
молоком и поставил на прежнее место.
Крик, которым огласил окрестности Готлиб, приложившись к пакету и
глотнув молока, поднял в небо стаю голубей, обитавшую на крыше
аусзидлеровского отеля и насмерть перепугал развешивающую в этот момент
выстиранное белье Анну Дорфлер. Что же касается других его обитателей, то
все они, к счастью, отсутствовали – учились, работали, болели, закупались… А
вот Готлиб решил освежиться.
– Лучше бы этот паскудник Штро (так сокращенно называли Фердинанда
Штромайера земляки) написал в пакет, – кривясь, словно только что разжевал
горькую пилюлю и забыл её проглотить, говорил собравшимся вечером
землякам Маерле. – Он ведь, зараза, вино в молоко превратил. А мой организм
его не принимает! У меня только от одного вида или запаха этой субстанции –
понос…
– А может, ты пакеты перепутал? – с явным недоверием в голосе перебил
его Роберт Шнайдер.
– Я?! Перепутал?! – взвился Маерле. – Это только богатые, словно
акулы, глотают всё и не думают. А я – бедный. Я насладиться хотел. И как же
это я мог перепутать?! На, глянь. Я их специально сохранил, – протянул он
Шнайдеру кирпичеобразный пакет с нарисованными на боках огромными
виноградными кистями.
Тот осторожно взял его и, прищурившись, глянул в продырявленное в
верхнем углу отверстие. Потом понюхал и сказал:
– А ведь, кажется, действительно молоко. Только скисшее.
– Скисшее-прокисшее, – передразнил его Маерле. – У меня даже в
детстве от этого пойла понос был. А про теперь и говорить не хочу.
– А с чего ты взял, что Штро пакеты заколдовал? – вмешался в разговор
до этого хранивший молчание Йоган Брандт, недавно возглавивший местное
отделение Землячества немцев из России. – И вообще, как это возможно?
– Ты его об этом спроси, тем более что ты теперь вождь, – буркнул
Маерле. – А конкретно мне он сам говорил, что лучше выпить пол-литра
молока, чем литр бормотухи. И в прокламациях его об этом написано. Но я их
не читал.
– А может это предзнаменование свыше? – пряча улыбку, сказал
Шнайдер. – Мол, хватит, отрысачил своё, пора и об организме подумать, и о
душе.
– Я свой организм, – посерьезнев лицом, ответил Готлиб, – собираюсь до
конца износить. Чтобы ничего от него не осталось. И поэтому проводить всякие
там опыты над собой позволения не давал. А о душе моей бабка Матильда уже
позаботилась. Так что не волнуйся.
– Ясно, - сказал туша сигарету о бордюр тротуара Рудик Ланге. – Если не
возражаете, герр Маерле, я лично передам эти ваши слова Штромайеру.
– Не возражаем, – сказал Готлиб. – И лучше прямо сегодня.
Именно после этого случая Маерле проникся к Рудику ещё большим
уважением, а вот общества колдуна Штромайера стал избегать.
…Кроме Готлиба Роберт еще дружит с Гансом Альгемайром, который
воевал в тех местах, где родился Шнайдер. Они беседуют о религии и о
прошлом.
Ганс Альгемайер утверждает, что на Восточном фронте не сделал ни
единого выстрела, так как служил шофером на грузовике и доставлял продукты.
Роберт эту версию не оспаривает. Его занимает другая проблема – почему