Шнайдером, Всевышнего не просила, однако факту этому обрадовалась, да и
живут они с Робертом счастливо. Теперь уже давно.
Своей дружбы с "кепочником", Альгемайером и прочими Шнайдер не
прекратил, а Анну его привычки и чудачества нисколько не раздражают. Он
собирает и сушит травы, два раза в месяц посещает с ней ресторан и иногда
ездит в соседний чешский городок Клатове за «настоящей русской колбасой» и
«натуральной рыбой».
– Ну, как дела, молодожён? – спрашивает его теперь Готлиб Маерле.
– Спасибо, грех жаловаться, – говорит Шнайдер.
– А с Анной как?
Роберт улыбается:
– Мне её Бог за все прежние мучения и испытания подарил.
– Может, и мне о чём Бога попросить? Я ведь не меньше твоего страдал.
– Попроси.
Готлиб задумывается.
– А чего просить? В "Норму" испанское вино в пакетах завезли? Завезли.
Бабку свою, хоть и вредную, менять не хочу. Чего просить, Роберт? Может,
подскажешь?
2004 г.
День сурка
Поэт и кочерга
Иногда задумываюсь: почему всех нас – переселенцев, эмигрантов,
беженцев – так тянет в места, которые мы, как казалось, покинули с радостью и
навсегда? Ну, с теми, кого в Западную Европу выплеснули первая и вторая
волны эмиграции, всё более-менее понятно. Их мучили ностальгия,
оскорблённое достоинство, несбывшиеся надежды, терзал факт вынужденного
расставания с Родиной. А нас? Нам-то что здесь не сидится?
Когда в конце 91-го я уезжал из Москвы, то был уверен – навсегда. Ни
обиды, ни злобы, ни разочарования к оставляемому городу, стране и людям, в
них живущим, я не испытывал. Просто, направляясь в Германию, я, как и
большинство российских немцев, считал, что тем самым ставлю точку, а
правильнее – завершаю долгое, местами трагичное путешествие, в которое
отправились ещё мои прадеды. Маршрут нашего странствия пролегал по
Украине, центральной России, Сибири, Казахстану, Узбекистану, снова России и
изобиловал многими, порой не самыми приятными приключениями.
Поколесив по Германии и обосновавшись в Мюнхене, я, по крайней мере,
для себя, решил: Всё! Хватит! Пусть теперь, как пел Высоцкий, пробуют другие,
ну а я в ту сторону, где восходит солнце – ни ногой.
Но однажды раздался телефонный звонок, и товарищ, живущий в
Берлине, предложил съездить в Москву. Причём не в гости, не туристами, а с
важной миссией.
- Понимаешь, - начал он, – нас здесь, говорящих, а то и думающих по-
русски, - уже миллиона четыре. Прикинь, много это или мало?
- Достаточно, - уклончиво ответил я.
- Не кажется ли тебе, - не обратив внимание на мой уклончивый ответ,
продолжил товарищ, с которым мы познакомились в начале 80-х в Ташкенте,
куда он приехал в командировку из Риги, - что мы с тобой не только в
состоянии, но и должны помочь дальнейшему сближению Германии и России?
- А это нужно?
- Естественно! – с неотвратимой убеждённостью сказал он.
- А Америка не обидится?
- Да бенладен с ней! – засмеялся товарищ. - Главное – этой идее
симпатизирует часть российского руководства и ряд депутатов Бундестага.
Весьма, замечу, влиятельных...
- Ну а я-то здесь причём?
На какое-то мгновенье воцарилась пауза. Товарищ кашлянул и, почему-то
понизив голос, сказал:
- Ты же помнишь, как раньше, когда мы ещё жили в Союзе, отбирали
депутатов на партийные, комсомольские и прочие съезды?
- Припоминаю.
- Вот и нам, следуя тому же принципу, нужна доярка, оленевод, знатный
лесоруб и поэт-песенник.
- Нам - это кому?
- Тебе и мне. Более в нашей инициативной группе никого нет.
- Во, как! – потрясся я. – А кто нас в неё ввел?
- Да какая тебе разница? - озлился товарищ, которого для простоты
изложения впредь буду называть Борисом Семёновичем.
- Действительно, - согласился я.
- А почему я тебя в соратники выбрал, так дело, которое замышляется, с
первым встречным не начинают? Теперь ты понял?
От этих его слов настроение моё резко улучшилось. А ещё вспомнилась
притча о старом цирковом коне, который, заслышав звуки духового оркестра,
моментально взбрыкивает копытом и начинает легонько ржать. Но проблема
заключалась в том, что несколько лет тому назад я принял окончательное и
бесповоротное решение – ни в каких партиях, движениях и организациях более
не участвовать, о чём в предельно уважительно напомнил Семёнычу.