самцы морских свинок в брачный период. Художница-дворянка, сидевшая
рядом, подозрительно на него обернулась и на всякий случай отодвинулась.
Сенатор же, как мне показалось, ничего не заметив, продолжал:
- Так сколько же бананов вы покупаете на этом самом, как его…
- Маркте, - подсказал лидер главной организации российских немцев.
- Да, совершенно верно – маркте?
Подняв слегка подкрашенные глаза к лепному потолку, Ксения
Михайловна задумалась.
- Ну, килограмма полтора-два в неделю. Но, бывает, и ни одного. Это
когда я в отпуск уезжаю.
- Всё понятно, - загорелся взглядом сенатор. – Всё понятно! А теперь
отвечайте – сколько бананов вы не съедаете и выбрасываете в мусорное
ведро?
- Мы их в мусорные вёдра вообще не выбрасываем. У нас есть
специальные ёмкости для пищевых отходов.
- Не важно, не важно, - торопил её сенатор. – Скажите, сколько?
- Ну, один, два. А бывает, и три.
- Вот! Вот они, резервы!!! – вскричал сенатор, победно оглядывая
присутствующих. - Вот где вы можете черпать деньги и спокойно их тратить не
только на сохранение и изучение русского языка, но и массу других проектов.
Например, на создание команд КВН. Или поддержку театров, в которых актёры,
кроме как на русском, на других языках играть не могут, а в России – сами
понимаете… Им здесь хода не дают. Вот они и эмигрируют. Улавливаете?
- Конечно, конечно, улавливаем. Спасибо за дельный совет, - попытался
перехватить инициативу наш руководитель.
Но сенатор не позволил.
- Выбрасывая, допустим, два испортившихся банана, вы рассуждаете –
мелочь. И о ш и б а е т е с ь ! Вы выбрасываете деньги!!! Вот мы здесь в
кулуарах общались, и кто-то из вас мне сказал, что русскоязычных в Германии
уже аж четыре миллиона! Да, допускаю, что не все они едят бананы, а
некоторые, наоборот, съедают их полностью, так как являются рачительными
хозяевами. И всё же, какой это резерв! Я дам задание своим финансистам и
они всё просчитают. А вам советую открыть специальный счёт, на который
будут поступать деньги, сэкономленные нашими русскоязычными
соотечественниками, благодаря правильной организации питания. Естественно,
для этого нужно будет провести соответствующую разъяснительную работу в
прессе. С этим-то, надеюсь, вы справитесь?
- С этим-то, конечно, справимся, - грустно ответил руководитель.
- Кстати, а вот организовать сбор денег на выпуск народного автомобиля,
по примеру одного нашего гиганта мысли, вы не думали? – снова оживился
сенатор, работавший, кстати, до этого олигархом.
- К сожалению, в Германии он уже есть, - подал голос главный российский
немец. – «Фольксваген» называется.
- Надо же, - искренне удивился сенатор. – А кто же его придумал?
- Это давно было, - уклончиво ответил тот. – Ещё в канун Второй мировой
войны.
- Ну что ж, тогда сосредоточьтесь на бананах и вообще на питании, - и
внимательно оглядев нас отеческим взглядом, добавил: - Я буду продолжать
думать, чем бы вам ещё помочь, ну а сейчас приглашаю всех отобедать.
В одной из просторных гостиных замка, куда нас торжественно
сопроводили, на столах было всё – и черепаший суп, и кадушечки с чёрной
икрой, и лангусты, и даже акульи плавники, приготовленные по-тайски, а вот
бананы почему-то отсутствовали…
- А бананов-то нет. Меня чегой-то на бананы потянуло, - заканючил Рудик.
- Не волнуйся, - успокоил его несгибаемый антикоммунист, - у нас сейчас
следующая встреча, там тебе их напихают до полного «не могу».
Но ошибся. В Министерстве иностранных дел, куда мы, распрощавшись с
сенатором, направились на новеньком микроавтобусе «Фольксваген», о
бананах даже не вспомнили.
В длинной, словно пенал, комнате, обшитой деревянными панелями и
обставленной роскошной, надо полагать - бюджетной мебелью, нас встретил
начальник департамента, ведающий контактами с русскоязычным населением,
живущим за пределами России. Был он казённо улыбчив, а речь, которой нас
поприветствовал, едва мы расселись и познакомились с его помощниками,
оказалась обтекаемой и сладкой, словно карамель производства московской
фабрики имени Бабаева.
- Диплома-ат,- наклонившись, прошептал мне на ухо сидящий рядом
лидер российских немцев. – Чувствуешь? Сколько всего наговорил, а ведь
ничего не сказал.