событие, а тут книга!
Ну и конечно все мы знали, как бывший инженер-строитель,
увлекавшийся боксом и футболом, вдруг стал писателем. Сразу уточню:
влиятельных родственников-земляков у Рауля никогда не было, а вот дух с
талантом присутствовали. Они то и помогли.
Однажды, а было это в далёком 1971-м, сидя в компании молодых
ташкентских литераторов и кинематографистов он, будучи не совсем трезвым,
возьми да скажи, мол, нечего вам щёки надувать, изображая из себя участников
некого таинства. Мол, если захочет, он тоже может рассказ написать, хотя
ничем подобным не занимался, и даже опубликовать его сможет. Друзья,
услышав подобное, очень обиделись и за себя, и за профессию. Спор у них
разгорелся нешуточный. В итоге заключили пари на ящик коньяка.
Спор Рауль выиграл, написав рассказ «Полустанок Самсона». Более
того, умудрился опубликовать его в московском альманахе «Родники» и стать
участником VI Всесоюзного съезда молодых писателей СССР. Ну а потом,
войдя, как говорится, во вкус, он бросил «стройки пятилетки», став
профессиональным литератором.
А ещё Мир-Хайдаров был денди, то есть, одевался с необыкновенным
вкусом, приобретая вещи в лучших комиссионках Ташкента и Москвы,
директора и продавцы которых, только на руках его не носили. Почему? Да Бог
его знает. Но не меньше, а может даже больше, его любили красивые женщины
и некрасивые тоже. Хотя, разве бывают женщины некрасивыми, особенно, если
они влюблены? А ещё Рауль обладал редкой по тем временам частной
коллекцией живописи, скупая картины у безвестных художников, большинство
из которых стоят сегодня целое состояние.
И вот этот человек, улыбчиво взирая на нас, приглашал разделить его
скромную трапезу. И мы её разделили.
Не знаю, как сейчас, но тогда «Ок Мусалас» был совершенно
необыкновенным по вкусу, букету и аромату полусухим мускатным. Его вместе
с «Баян-Ширеем», «Алеатико», «Гуля-Кандозом» и «тремя топорами» –
легендарным портвейном «Три семёрки», – выпускал ташкентский винзавод,
построенный на берегу Салара ещё в середине XIX века отпрыском московских
купцов Иваном Первушиным. Но мы этой прелести, в смысле вина, тогда
не ценили. Мы смотрели французские фильмы, читали журнал «Иностранная
литература» и мечтали о бургундском.
Так вот сидели мы, значит, чудной такой компанией, удивляясь дождю,
обмениваясь литературными сплетнями, и вдруг заговорили о войне, в смысле
Великой Отечественной, а вообще-то Второй мировой, которую некоторые
называют нынче Великой гражданской 1939-45 годов. И когда стали обсуждать
участие союзников во всяких там битвах и сражениях, Мир-Хайдаров
спрашивает:
– А знаете ли вы, как в войну назывался ресторан, в котором мы
отдыхаем?
– Кажется, «Националь», – ответил, не помню уж кто.
– А чем он знаменит? – задал он второй вопрос.
– Люля-кебабами, – хохотнул Энкер.
– Я серьёзно, – не поддержал шутки Рауль. Все молчали.
– Именно здесь, на этажах, – придав голосу торжественность и даже
некоторую бравурность, произнёс Мир-Хайдаров, – в 1942 году располагался
бордель для офицеров польской армии Андерса.
– Что, во всём здании? – спросил Энкер. – Прямо во всех номерах
гостиницы, которая на втором этаже?
– Не во всех, конечно, а в определённых, – уточнил Мир-Хайдаров. –
Размечтался. Где б они столько проституток взяли? Это ж не текстильщицы-
мотальщицы, маляры-штукатуры. Это всё были сотрудницы органов. При этом
учти, не всякие разные, а обязательно с шармом, интеллектом,
сексапильностью…
– И задастостью, – добавил Сафронов.
– Да, и задастостью, – вздохнув, согласился Рауль.
– Ну, это кому что нравится, – с некоторым скептицизмом в голосе сказал
Энкер.
– Что это за армия Андерса, которую проститутками снабжали? –
спросил я.
– Это сейчас не то что тайна, а вроде нехорошего воспоминания, –
разливая вино по бокалам, сказал Мир-Хайдаров. – Армию, во главе которой
поставили Владислава Андерса, сформировали у нас в Союзе в 1941 году
из польских военнопленных, немножко добавив своих поляков, западных
украинцев и евреев. Согласовали это с польским правительством, сбежавшим
в Лондон, надеясь, что армия начнёт воевать на Восточном фронте. Но поляки,
как известно, больше гусары, чем бойцы, и потом к Советскому Союзу они
относились почти так же, как и к гитлеровской Германии.