– Ты прямо, как Осип Эмильевич рассуждаешь, – сказал Энкер.
– Какой Осип Эмильевич? – насторожился Рауль.
– Мандельштам. Он прямо говорил: «Воевать поляки не умеют. Но
бунтовать!»
– А-а, – улыбнулся Рауль. – В какой-то степени да, тем более что
подобное сравнение льстит и за это предлагается поднять бокалы.
Мы чокнулись и с удовольствием выпили.
– Ну а во время Первой мировой войны в этом самом «Национале»,
который, зачем то сменил имя на «Шарк», – продолжил Рауль, жили пленные
австрийские офицеры, так что размещение в нём поляков не является чем-то
необычным.
– Наверное, потому, что отсюда уходишь шаркающей походкой, –
предположил Энкер.
– А вот поляки, они никого не любят, – вздохнув, неожиданно сказал
Сафронов.
– А то мы любим? – придвигая к себе блюдо с виноградом, возразил
Энкер.
– «Мы» – это кто? – как-то нехорошо хмыкнул Сафронов.
– Подождите, давайте про армию, – перебил я их.
– Формировал польскую армию едва ли не сам товарищ Берия, –
продолжил Рауль. – Происходило это в Саратовской и Оренбургской областях.
Туда из тюрем и лагерей отправили несколько десятков тысяч поляков. Потом
их перебросили, чтобы откормились и чтобы окрепли, в Среднюю Азию, а штаб
разместили прямо под Ташкентом – в Янгиюле, в котором примерно в то же
время жил Иосиф Кобзон. Представляете?
– А он что там делал? – недоверчиво спросил Сафронов.
– Он эвакуировался туда вместе с матерью, сестрой, братом, бабушкой с
Украины. Неужели не знаете?
– Знаем, – успокоил я Рауля. – Кобзон по радио сам об этом рассказывал.
И о том, что в 44-м они обратно на Украину уехали знаем. Ты нам про поляков
заверши.
– А что поляки? Вместо Восточного фронта, со скрипом и оговорками,
получив от Сталина «добро» в августе 1942 года они ушли в Иран. Всего их
было тысяч 70, в том числе военных – 41 тысяча. Из тех же поляков, что
не ушли вместе с Андерсом, была создана Первая польская пехотная дивизия
имени Тадеуша Костюшко, подчинённая советскому командованию. Да, кстати,
интересный факт. Когда в августе 41-го Совнарком и ЦК ВКП (б) приняли
постановление «О порядке освобождения и направления польских граждан,
амнистируемых согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР», это
чтобы было из кого армию Андерса формировать, то союзники
поинтересовались у Иосифа Виссарионовича судьбой взятых в плен польских
офицеров. Мол, почему о них ни слова в постановлении? И знаете, что ответил
товарищ Сталин?
– Что? – хором спросили мы.
– Он им ответил, что не знает, а потом, сделав свою знаменитую паузу,
предположил, что все польские офицеры сбежали в… Монголию.
– Где ты всё это выведал? – спросил Энкер.
– Для повести, а может романа, фактуру собираю и случайно наткнулся.
– Ну а проститутки… Они где? Тоже в Иран ушли?
– Нет, на пенсию. Но факт, что именно здесь, под сводами этого здания,
то же самое вино, что и мы с вами, а может, и джин с тоником пили шановные
паны, – факт документальный. Как и то, что в составе Британской армии
андерсовцы всё же приняли участие в боевых действиях, но не под
Сталинградом, а в Италии. В самом конце войны. Об этом даже песня сложена.
«Красные маки на Монте-Кассино» называется. Да что там генерал Андерс
и какое-то Монте-Кассино, когда именно здесь, в «Национале», гимн Советского
Союза был написан. Если конкретнее – слова гимна. А вот музыку к ним, как вы
знаете, написал дважды лауреат Сталинской премии композитор Александр
Александров.
Чей гимн поёт Россия?
Услышав это, мы онемели и даже отрезвели, хотя пьяными ещё не были.
А может, как раз захмелели? Не помню, но то, что обалдели – факт. Надо же,
как Рауля понесло!
– Его, наверное, Халил сочинил, – усмехнулся я.
– Слова, слова здесь сочинили, а не музыку! Ты ещё Луи Армстронга
с Бингом Кросби вспомни. Давайте лучше помянем Халила, – снова поднимая
фужер, сказал Рауль, – а потом, если хотите, расскажу, как создавался гимн
Советского Союза.
Естественно, мы хотели, но прежде, уважаемые читатели, чем я поведаю
эту историю, поясню, что те далёкие годы, о которых вспоминаю, пришлись
на расцвет джаза, и именно в «Национале» тогда играл лучший в Ташкенте
джаз-секстет с необыкновенно талантливым саксофонистом Халилом –
высоким, смуглым до черноты узбеком, с нервным, подвижным лицом. В самом
зените ресторанной славы Халил неожиданно покончил жизнь самоубийством,