Девушка почти не чувствовала усталости: так хорошо и приятно ей было шагать сквозь золотое море колосьев под руку с дорогим сердцу человеком, болтая о всяких пустяках. Гудящие от непривычной физической нагрузки мышцы и нервное перевозбуждение, неизбежный спутник недосыпа, по сравнению с этим отступали на второй план. Все страхи и тревоги словно смыло дождём; даже беспокойство по поводу инцидента в пещере улеглось, притаилось до поры до времени где-то на задворках сознания. Эля прекрасно знала, как изменчива и непостоянна судьба Странника, поэтому спешила насладиться редкими минутами безоблачного счастья, не вспоминая ни о чём другом.
Напугавший её лес остался по правую руку, но поле постепенно вытесняло его, и теперь он превратился в угрюмое тёмное пятно на горизонте. То тут, то там среди пшеницы мелькали группы низкорослых деревьев. Тем не менее, за весь день путники ни разу не слышали пение птиц, не видели животных или насекомых. Имитация среды обитания для рабов была полностью искусственной и поддерживалась существом-носителем, никаких коммуникаций или техники Эля и Джеймс по дороге не встретили. Пока всё это функционирует, но ненадолго: скоро фальшивый мир начнёт быстро увядать. Остаётся надеяться, что людей к тому времени эвакуируют на другие планеты или хотя бы расселят по орбитальным лагерям для беженцев.
И всё хорошо, если бы не слепой червь сомнения, потихоньку вгрызавшийся в сердце. В свободной руке Эля вертела зонт, так и норовя его уронить. Что-то здесь не так, что-то не вяжется с общей картиной, никак не укладывается в голове. Ей бы радоваться и наслаждаться моментом: Джеймс рядом, никто не пытается их убить, как это бывало раньше, вокруг не околачиваются толпы живых мертвецов, порталы не преследуют её, напоминая о долге Странницы. Но нет, смутное беспокойство украдкой перебирало струны души. Сначала робко и нерешительно, словно боялось, что его сметут, даже не заметив на волне счастья, а потом – всё увереннее и настойчивее. Дурное предчувствие закралось в сознание и никак не желало уходить: теребило и мучило, шептало, что всё вокруг – ложь, что происходит что-то очень плохое, а им просто пытаются закрыть на это глаза.
Зелёный зонт вертелся в пальцах, выскальзывал и снова крутился колесом; рожица на ручке издевательски улыбалась, но чем дольше Эля смотрела на неё, тем больше она напоминала оскаленный череп. Девушку снова начало мутить, как тогда, в пещере. Она попыталась успокоиться и глубоко дышать в надежде, что это ощущение скоро пройдёт. Но стало только хуже: внезапно захотелось закричать, без причины забиться в истерике, убежать, а лучше прижаться к Джеймсу, закрыв глаза. Ведь никто кроме него не сможет её защитить. Но от кого или от чего?.. Эля зацепилась за эту мысль, выскользнувшую откуда-то из глубины подсознания, и сосредоточилась на ней.
Городишко с двухэтажными домами, если вдуматься, словно бутафорский и больше похож на сборную солянку из её собственных воспоминаний о родной планете, чем на поселение рабов на теле космического гиганта. А его жители – они будто не понимают, что происходит. Да, они радовались освобождению, ненавидели угнетавшее их существо, но все их эмоции и даже жесты – неправильные, неестественные – только сейчас эта деталь, затуманенная радостными воспоминаниями, пробилась из глубин подсознания на поверхность. А Фостер и остальные? Почему они до сих пор не вышли на связь? Это так не похоже на капитана… Да, война закончилась, но не мог же он просто забить на Джеймса и Эвелину? А Джеймс? Ему явно нравится находиться рядом с Элей. Он доволен и вполне счастлив, но неужели не замечает всех этих мелочей, скребущихся на границе бессознательного? Он ведь всегда так внимателен и осторожен, от его цепкого взгляда не ускользнёт ни одна мелочь.
Страннице вдруг безумно захотелось посмотреть в холодные глаза Фостера, услышать издёвки Доу, звук колдующих над клавиатурой пальцев Кобба и уверенный голос Линетт – лишь бы с ними всё было в порядке. Беспокойство постепенно перерастало в панику, теперь даже Джеймс заметил, что с Элей творится что-то неладное: её знобило и потряхивало, ладони замёрзли так сильно, что посинели ногти, а губы побелели, словно у мертвеца.