Половина башни пала наземь, ощерился ломаный край, как искрошенные временем зубы. Нашупывая ногами ступеньки, Тилус спускался, слезы капали на одежду и, отскакивая, прыгали вниз железными шариками. Так упорен был Тилус, что слезы его превращались в железо.
В этот день он сам высек камень в брошенной каменоломне. И ничего не говорил, потому что говорить ему было не с кем. Даже Нома ушла, плача и оглядываясь, за последней повозкой, в которой сидела дочь Тилуса, держа у груди младенца, и рядом с ней — мальчик с отцовскими неподвижными глазами.
Один день, один камень…
Степь укрывалась светлой травой, солнце проходило свой путь, уступая дорогу луне. Ветры бежали, насвистывая друг другу песню о ветре ветров, что спит в подземелье…
И, наконец, Тилус-седобородый выпрямился на последней площадке готовой башни, опустил искрученные работой руки и свет океанских глубин вошел в его неподвижные глаза. Засветились они соленой синевой.
— Я сделал! Я, Тилус великий, один, без людей и богов, сделал башню для новой звезды!
Он кричал и плакал, упав на камни, шарил руками, разыскивая кресало. И замолчал, поняв, что нечего сжечь. Голо и пусто было на вершине, только ветер с неба овевал его лицо, только далекие звезды смотрели на ползающего в немыслимой для человека высоте гордеца. И в наступающем свете утра, посмотрев вниз, в жерло башни, Тилус понял, что не сможет спуститься вниз. Так высока была его башня.
Долго лежал он, глядя в яркое близкое небо. А потом рассмеялся, каркая хрипло, как когда-то черные вороны Арефа. И, воздев руки, крикнул в сверкающую пустоту:
— Никто не помогал мне. Ни люди, ни вода, ни ветер. Неужто труд мой напрасен? Сделай же что-то, если ты есть!
И голос, пришедший из пустоты, взял Тилуса в сверкающий шар.
— Ты, гордец и силач, идущий к цели и достигший ее. Что готов ты отдать за то, чтоб работа твоя не была напрасной?
— Все! Я отдам все!
— Так пусть же горит твоя гордость в вечном огне башни Номи, названной по имени твоей верной жены. Пусть горит упорная злость, безжалостность, высокомерие и обида. И ты гори с ними, потому что лишь твой огонь способен сжечь их, как они сожгли твою земную жизнь.
Эхо ударило в стенки сверкающего шара, повторяя слово о жизни. И оглушенный Тилус встал, из последних сил, опираясь руками о дрожащие колени. Выпрямился, лелея свою злобу, направленную на тех, ленивых и беспечных, что бросили его, предали его мечту, забыли о высоте. Так пусть же вечно смотрят они, как пылает огонь на вершине башни, пусть свет ее колет тысячи глаз, высекая слезы.
— Я согласен…
— Да будет так.
И шар затвердел, как прозрачный хрусталь, сверкая гранями и переходами. А внутри, множа дивный огонь, видный на небе и на земле, запылала черная фигура, с руками, поднятыми в вечной угрозе.
Есть посреди океана страшное море, мертвый кут с неподвижной водой. Там пропадали корабли, когда звездное небо заволакивал ядовитый туман, швыряемый вверх внезапными волнами. Ни единой звезде не давал он пробиться к глазам измученных странников.
Но с давних пор и до скончания веков, горит над краем небес звезда Номи, показывая дорогу домой.
Потому что воплощенное — живо.
ДЕВА И ДЕМОН
(Княжна)
Черный демон Йет живет в болоте на краю мертвых земель.
А когда-то Йет был охотником и мчался по степям на быстром жеребце, пригибаясь к изогнутой шее. Зоркие глаза на ходу видели птиц в небе, зверей в норах, змей в камнях. Крепкая рука натягивала тетиву, и сразу подымала с земли добычу.
Девушки выходили на пороги своих шатров, заплетая косы, укладывая их на вышитые рубахи, чтоб солнце трогало блестящие волосы, чтоб Йет, пролетая, остановил взгляд. Но не смотрел охотник ни на одну из них. Далеко-далеко, у подножия древнего кургана стоял маленький дом, сложенный из дикого камня. Жила в том доме прекрасная дева рассвета. Всю ночь летел охотник Йет, чтоб к утру оказаться в широком распадке, со склонов которого свисали цветущие ветки, истекая весенним ароматом. И, проскакав по низине, Йет осаживал коня на поляне, глядя, как, открыв деревянную дверь, выходит на порог стройная дева в платье, расшитом утренней росой и мелкими листьями.
Дева Мииса встречала солнце и разговаривала с ним, потому что солнце было матерью ее и отпустило Миису на землю, заботиться о цветах и травах.
Каждое утро охотник Йет осаживал коня ближе и ближе к порогу Миисы. Красовался в седле, выпятив грудь, поднимал подбородок, украшенный бородой, черной, как ночь, звякал кошелем на золотом поясе.