Бросая дочери золотые и серебряные нити, радовались небесные паучихи. Но, через время, заметили, что лицо Арахны стало похожим на старую кору, а руки путают золотые нити. Тише пела Арахна, медленно брела по кромке болота, оступаясь в него корявой ногой, и узоры из-под дрожащих рук выходили скудные, некрасивые.
— Наша дочь из живого, того, что живет свой срок, а потом умирает, — сказала луна, плача в ночи серебряными слезами.
Опять разгневалось жаркое солнце. Но гнев не меняет времени, он лишь жжёт. Тогда луна устроила Ночь второго колдовства и, к утру рядом с Арахной лежала, пища, крошечная девочка, размахивая ручками. Прикрыло солнце горячий глаз облаком, и смотрело в щелку, как Арахна, широко раскрыв рот, обмакивает пальцы в слюне, мажет себе низ живота, и через малое для солнца время, из распухшего живота выходит орущий младенец. И еще один.
— Раз с живым по-другому нельзя, пусть так, — сказало Солнце, — это даже интересней.
Но, через малое время опять разозлилось, закричало сонной Луне через все небо:
— Дочери, созданные твоим колдовством, тупы и ленивы. Посмотри, как скучны их узоры! А старшая скоро развалится на куски, из которых ты слепила ее! Ночная пряха, что нам делать? Скажи, пока я вижу твой бледный серп!
— Ложись спать, сестра, не горячи огненную кровь.
И, нагнувшись из ночи к земле, Луна-пряха стала смотреть на ковры, рядом с которыми спали дочери. Все было на них: зубцы гор, завитки трав, пятна цветов, цепи рек и россыпи светящихся камней. Но не доставало лишь малого, как некогда кукле из коры и кожи не хватало живого сердца. И тогда Луна-пряха, протянув бледный луч, коснулась им трясущейся головы дочери Арахны. Та не спала, ожидая смерти.
— Может быть, ты знаешь своих дочерей лучше, чем мы? Скажи мне, что нужно, чтоб пальцы их ткали живые узоры?
— У них нет любви, которая сведет их с ума, — был ответ.
— Хорошо, что сестра моя, солнце, не слышит тебя, — улыбнулась Луна, — но что надо сделать?
Рассмеялась тогда старая Арахна, всю жизнь рожавшая крепких дочерей-ткачих для услады небесных прях. Покачала седой головой.
— Протяни мне руку, небесная мать. Чтоб я не умерла, пока буду совершать женское колдовство, которого ты не умеешь.
Протянула Луна тонкую руку-нить, чтоб Арахна смогла встать, и смотрела, удивляясь светлым лицом, как дряхлая женщина ткет незаконченный ковер, растянутый на поляне. Там, в полный рост, подымался кто-то, с головой лесного медведя, туловом льва, руками большой обезьяны, и с торчащим членом, похожим на свирепую змею. Наконец, откусив последний узелок, Арахна отступила, чтоб лунный свет заполонил полотно.
— Это кто? Разве руки его смогут выткать узор? Разве глаза увидят красоту? А посмотри на его ноги, на тулово, похожее на кряжистый дуб!…Зачем?
Рассмеялась в ответ Арахна. И, медленно ложась под мягкие кусты, напомнила ночной матери:
— Пусть пряха-солнце оживит его сердце.
Уснула.
Поутру, увидев корявый рисунок, Солнце в гневе будило Арахну.
— Этот урод должен получить горячее сердце? Не бывать тому!
— Тогда не будет и жизни, мать-мастерица. И до скончания вечности смотреть тебе на одни и те же узоры, скучные, мертвые.
Но не могло уступить гордое Солнце. Сказало последнее слово и замолчало:
— Сменяй свою жизнь на жизнь чужака. Если ты печешься о дочерях, умри. Стань горой, камнем, отдай ему сердце.
— Пусть так, — сказала старуха, и мужчина ожил, а мать умерла.
С тех пор смотрят с небес вечные пряхи, как рвут сердца женщины, путая нити своих жизней, сходя с ума и сводя с ума мужчин. Любовь, перейдя вместе с сердцем матери их, Арахны, оживляет узоры, и те уже выстлали прошлое бесконечным покрывалом, да и в будущем не видно ему конца. И стоит, сгорбив каменную спину, матерь-гора, бросив в стороны уставшие руки, а вокруг нее — первые дочери, горами поменьше, дают людям приют и защиту, оберегая от зла, и не прекращается плетение жизни.
АХАШШ
Легенда о сотворении мира великим Ахашшем
(Татуиро serpentes)
— Старый Мир принадлежал Мудрым и был соткан из двух частей. Утро и вечер, день и ночь. Все имело свою тень и свое отражение. У каждой реки был исток и было устье. У каждого моря были волны и было дно. Мудрые хранили землю и наблюдали за ней. Днем на землю смотрело жаркое око Эуха, а ночью сверкал в темноте белый глаз Ноашши. Там, где смыкались начало и конец, на линии, которая держит море и небо, Эух и Ноашша встречались. И после каждой встречи на земле рождалось живое. Мудрые знали это и давали имена новым деревьям, тварям, ветрам и дождям, происходившим от встреч.