в сторону: ему, как и Ватутину, не терпелось начать.
4 июля 1943 года, район Обояни, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой
армии
Ватутин прибыл неожиданно.
Командующий танковой армией — Иван Ефимович Катуков — принял его гостеприимно,
предложил чаю.
— Умеете устроиться, товарищ Катуков, — одобрил командующий фронтом. —
Окопались, небось, по самые уши?
— Пока стоим во втором эшелоне, — ответил Катуков, — и окопаться успели, и занятия с
личным составом провели, и с соседями действия согласовали.
— Рассказывайте, — потребовал Ватутин и навалился на стол, грузный, уставший.
— Вы знаете, Николай Федорович, пока до места дислокации добирались — попали под
бомбежку. А наши ПВО — так себе, еле-еле душа в теле. Потеряли бы танки, если бы не
наши собственные зенитчики! А немцы в воздухе крепко держатся: их разведчики того и
гляди засекли бы нас.
— Так не засекли же? Вы, насколько я помню, ночью передвигались?
— И вениками следы заметали, — подхватил Катуков. — Увидит немец следы гусениц и
все поймет. Так что к машинам привязывали хворост. Казалось бы, примитивное
«устройство», а работает. Танки замаскировали тоже проще простого: поставили их
впритык к домам и сараям и сверху накидали «крышу»: с воздуха выглядит так, словно
дома и сараи разве что «подросли» на пару метров, а так — без изменений.
— Мастера маскировки, значит, — проговорил Ватутин. — Это хорошо. Что у вас с
матчастью?
— Это правда, Николай Федорович, что против нас будут действовать новые немецкие
танки — «Тигр» и «Пантера»?
— А куда они денутся, — ответил Ватутин. — Уж конечно, ждите.
— У наших ребят почти у всех вместо фото любимой актрисы теперь изображение
«Тигра», — сообщил Катуков. — По целым дням ведутся разговоры, как с этим зверем
справиться, где у него уязвимые узлы, как в него стрелять и метать гранаты.
— Подкалиберные снаряды вам доставили? — спросил Ватутин. — Приехал лично
убедиться, учтите.
— Убеждайтесь, — ответил Катуков спокойно. — По пять на действующий танк. Этого
мало, так что присылайте еще. Впрочем, и этого количества хватает, чтобы поднять
боевой дух.
— На одном боевом духе далеко не уедешь, — Ватутин вздохнул. — Будут еще вам
подкалиберные снаряды, будут. С пехотой что?
— И с пехотой, и с артиллерией совместные действия обсудили, отработали кое-что на
учениях.
Ватутин помолчал, и Катуков понял: командующий намерен перейти к одному из самых
наболевших вопросов.
Так и вышло.
— А как у вас обстоит взаимопонимание с авиацией?
К авиации у сухопутных войск набралось много претензий. Постоянно твердили о том,
что необходимо завоевать «господство в воздухе», но на деле господство прочно
удерживали немецкие асы.
Немцы демонстрировали хорошую слаженность войск. Не стоило благодушествовать,
зная, что у них не хватает артиллерии: недостаток одного рода войск они восполняли
другим, и авиация до сих пор неплохо прикрывала их наземное наступление.
Эту ситуацию следует переломить. Вот о чем говорил Ватутин.
Командующий танковой армией дернул углом рта. Вопрос раздражал и его.
— Общее дело делаем, делить нам нечего, — сказал он наконец, словно заканчивая какой-
то давний спор. — А что ошибки случались…
Николай Федорович вспыхнул:
— Ошибки? Скажите прямо: несколько случаев уже произошло, когда наши авиаторы по
ошибке штурмовали наши же войска. С ними разбирается «смерш», между прочим.
Катуков пожал плечами:
— Не мое это дело, надо — разберется. А мы вот что сделали — пригласили к себе в
Успенов командиров двух авиационных корпусов — истребительного и штурмового. В
предстоящем бою они будут прикрывать нас с воздуха, если мы правильно понимаем ход
событий.
— Правильно понимаете, товарищ Катуков, — Ватутин допил чай. — Рассказывайте.
Катуков развеселился:
— Авиаторов прибыло видимо-невидимо: и старшие командиры, и младшие, вплоть до
комэсков и командиров звеньев. Весь чай у нас выпили, не поверите, Николай Федорович!
— Только чай? — прищурился командующий фронтом.
Катуков посмотрел на него ясными, честными глазами:
— Только чай, — повторил он. — Кстати, не хотите ли коньяка?
— Не могу, — сказал Ватутин.
Катуков рассмеялся от души:
— И я не могу — желудок болит… Похоже, вся радость жизни комэскам достанется...
Сели мы с ними за стол, разложили карты и подробненько все обсудили: где кто будет
находиться, как будет обозначен передний край наземных войск. Чтобы больше своих не
бомбили и не штурмовали.
— Ну, добро, — проговорил после паузы Ватутин. — Теперь вот что. Мы в штабе фронта
считаем, что главный удар противник нанесет на Обоянь, в вашем направлении — и в
направлении вашего ближайшего друга и соседа, Шестой общевойсковой армии
Чистякова. Вы же дружите с Иваном Михайловичем? Вот вместе в бой и пойдете. Будьте
готовы.
— Всегда готовы, — машинально ответил Катуков.
5 июля 1943 года, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой армии
Катуков вышел на двор из избы. Не спалось.
Наступал жаркий летний день. В яблоневых садах пели птицы, деревня дремала. Солнце
едва показалось из-за горизонта.
Катуков поежился. Не верилось, что скоро всему этому настанет конец. Ватутин не сказал
прямо, но мысль командующего была очевидна: Первая гвардейская станет
бронированным щитом в направлении главного удара.
Словом, держись, Иван Ефимович…
В небе раздался тяжелый гул. Катуков поднял голову: большими группами самолеты шли
на юго-запад.
«Красовский начал работу», — подумал Катуков.
Вторая воздушная армия, которой командовал Степан Акимович Красовский, поднялась в
воздух — сражение началось.
На улицу выбежал дежурный офицер:
— Иван Ефимович, штаб фронта!
Катуков вошел в штабную избу, взял трубку.
Ватутин говорил задыхаясь, как будто только что поднялся по лестнице:
— Командование приняло решение нанести по врагу упреждающий удар. Началась
артиллерийская подготовка. Противник намерен вырваться на Обояньское шоссе и
попытается мощным танковым ударом пробить нашу оборону. Манштейн, похоже, будет
действовать по шаблону — то же самое он делал под Сталинградом. Выдвигайтесь на
вторую полосу обороны Шестой гвардейской армии, к Чистякову.
5 июля 1943 года, Малоархангельск
Немцы двинули свои танки под плотным прикрытием авиации.
Самолеты с крестами шли тремя эшелонами.
Командующий Шестнадцатой воздушной армией генерал Руденко оставался возле
аппарата, выслушивая донесения и сердясь на их сбивчивость:
— Сколько?
— Насчитали до шестидесяти He.111, товарищ командующий, с ними истребители
прикрытия.
— Сколько, сколько истребителей?
— Много, товарищ командующий! Второй эшелон, по отчетам наблюдателей, — с
полсотни He.111 и с ними Ju.87. FW.190 не более двадцати.
— Какая дистанция?
— Три-четыре километра. И третий эшелон — тоже в четырех километрах: двадцать
бомбардировщиков и примерно сорок истребителей. Бомбардировщики идут на разных
высотах. Это усложняет работу зениток.
Руденко отдал приказ, и в воздух поднялись истребители Шестого истребительного
авиакорпуса и соколы Первой гвардейской авиадивизии.
Уже перевалило за полдень. Руденко подозревал, что пехота неоднократно высказалась по