корпуса. Комплектуйте их, чем есть: «британцами», сталинградскими
тридцатьчетверками, тяжелыми КВ… Не брезгуйте и старыми БТ, и Т-26. Нам важно
сейчас нанести сильный удар по противнику.
3 мая 1942 года, Макеевка
Во второй танковый полк вермахта прибыло пополнение.
Майор граф фон Штрахвитц выглядел весьма довольным. Он удачно прятал свое хорошее
настроение под гримасой озабоченности, но обер-лейтенант Диц, знавший графа еще по
Франции, легко угадывал его настроение.
— Эти чертовы молокососы зададут русским перцу, — заметил Диц, усмехаясь.
Шестьдесят свежеиспеченных германских танкистов явились в потрепанный боями полк
вместе с новенькими, «с иголочки», боевыми машинами.
Об этом не принято было говорить, но после тяжелой русской зимы бронетанковые силы
находились не в лучшем состоянии.
Но Фатерланд, как всегда, заботится о своих героических сынах. И в первую очередь — о
группах армий «Юг», на которые возложены сейчас самые ответственные задачи.
Согласно директиве Генерального штаба вермахта от 18 февраля, предназначавшиеся для
наступления танковые полки перешли с двух— на трехбатальонную организацию.
В батальоне имелось теперь по две роты легких танков и одной роте средних танков —
«тройки» и «четверки».
— Не понимаю только, зачем прислали опять несколько «двоек», — заметил лейтенант
Фридрих фон Рейхенау, сын покойного знаменитого фельдмаршала. — Они ведь
безнадежно устарели. Учитывая, какая у русских техника.
Граф нахмурился:
— Что вы имеете в виду, Фриц, когда хвалите русскую технику?
— Всего лишь пытаюсь сравнивать и анализировать, — Фридрих никогда не боялся
высказывать свое мнение. И не из-за происхождения. Он был убежден: боевой офицер
имеет право не скрывать своих мыслей. Особенно когда эти мысли — на благо Рейха. —
Наши «четверки» — они, в принципе, не тяжелые танки, как значится у нас, а средние. Я
слышал, что короткоствольную артсистему в скором времени будут заменять
длинноствольной... Но пока наша «четверка» толком не берет ни КВ, ни Т-34.
— Послушайте, фон Рейхенау, но подобные рассуждения не... — начало было граф.
Фридрих перебил его:
— Уверен, наши бронетанковые умы уже ищут и скоро найдут способ усовершенствовать
этот танк. Но все же основу наших дивизий составляют даже не «четверки», а «тройки».
— Ну, э… лично у меня… — произнес граф и пожевал губами, замолчав.
— У вас «четверка», — закончил за него Фридрих. — И у меня. Но у большинства — как
и наших новобранцев — «тройки». Вообще это неплохие танки, особенно новой
модификации — с пятидесятимиллиметровой артсистемой Kwk 39, с длиной ствола в
шестьдесят калибров. Бронепробиваемость у них вполне приличная. Наши практические
эксперименты — увы, сопровождавшиеся потерями, — показали, что старая пушка
«тройки» пробивала броню КВ с дистанции в двести метров, в то время как эти чертовы
тяжелые русские танки уничтожали «троечки» с пятисот метров.
— Послушайте, Рейхенау, — вмешался Диц, — это все в прошлом.
Играла музыка, был ясный день, ужасная русская зима наконец подошла к концу.
Фридрих с его вечным пессимизмом, как всегда, ухитрился испортить товарищам
настроение!
— А что в прошлом? — Фриц пожал плечами. — Я лично думаю исключительно о
будущем. Нам предстоят бои. Наступательные бои, что не может не радовать, я знаю.
Он прислушался к звукам военного оркестра. Новобранцы после принесенной присяги
расходились, чтобы отметить самое важное событие в своей жизни.
— Да, наступательные, — подтвердил фон Штрахвитц. — Мы должны выбить русских с
занятого ими плацдарма.
— Новая артсистема «троек» позволит, как мы считаем, уравнять шансы с КВ и пробивать
их с пятисот метров, — продолжал Рейхенау. — Вообще-то я попросил дать мне новый
экипаж. И новый танк — «тройку».
— Ну вы даете, фон Рейхенау, — заметил Диц.
Фридрих фон Рейхенау чуть поморщился.
— Если эти ребята идут на смерть ради Рейха на «тройках», я хочу быть рядом с ними. В
конце концов, мое происхождение — хоть вы об этом мне и не напомнили, по крайней
мере, сегодня, — обязывает!
…Вечером германские танкисты отправились в город с богопротивным названием
«Сталино». Там работал кинематограф. Личный состав нуждался в порции
положительных эмоций. В конце концов, скоро второй танковый окажется на передовой,
где ему предстоит показать, на что способен солдат вермахта.
8 мая 1942 года, район Балаклеи
Командующий Шестой полевой армией генерал-лейтенант Паулюс аккуратно нанес
несколько стрелок на карту.
Всегда подтянутый, невозмутимый, он любил стройную красоту штабной работы и, как
утверждали, весьма преуспел в этой области. Командование полевой армией —
определенно не то, к чему он всегда стремился. Но фюрер оказал ему высокое доверие, и
Паулюс должен был оправдать его.
Основополагающая директива предписывала: «Окончательно уничтожить оставшиеся еще
в распоряжении Советов силы и лишить их важнейших военно-экономических центров».
Фюрер, как всегда, формулировал кратко и гениально.
Конкретно для армии Паулюса это распоряжение означало: ликвидация так называемого
«барвенковского выступа».
Это — первоочередная задача. Решив ее, можно будет развивать дальнейшее наступление.
Встречные удары Шестой армии из района Балаклеи и армейской группы генерал-
полковника фон Клейста из районов Славянска и Краматорска в общем направлении на
Изюм выбить русских с плацдарма.
Харьков — удержать во что бы то ни стало! Харьков — опора Шестой армии, там и
склады, и лазареты… Харьков — это «личный тыл» Паулюса, как острили у него за
спиной «милые» штабные офицеры.
Паулюс знал об этом и относился к шутникам снисходительно. Пусть их шутят. В
здоровой армии это нормально…
12 мая 1942 года, район населенного пункта Непокрытое
Советское наступление началось. Артиллерийская подготовка, авиационный налет
разорвали утро.
Немцы ждали.
И когда стрелковые подразделения двинулись вперед, их встретил огонь немецких
орудий.
Вместе с пехотой в атаку пошли советские танки.
Тридцать шестая танковая бригада полковника Танасчишина рвалась к селу Непокрытое.
— Видишь высотку? — полковник показал командиру батальона капитану Шестакову
ключевой опорный узел врага. — Вон она на карте, а вон — перед глазами. Засел гад и не
вышибешь его. А без этой высотки нам Непокрытое не взять.
— Сколько тут чего? — спросил Шестаков.
— Не меньше тридцати орудий, — ответил полковник. — Минометы есть. И пехота —
разведка говорит, до батальона.
— Какие действия?
— Зайди со своими тридцатьчетверками к ним в тыл, — полковник прочертил по карте
короткую линию. — Вышибить их бы, особенно тяжелые орудия.
Капитан Шестаков только кивнул.
Наступление, долгожданное наступление не должно захлебнуться.
Танк командира возглавлял атаку. На предельной скорости он обрушился на позиции
тяжелых пушек.
— Гусеницами, гусеницами действуй, береги снаряды! — приказывал капитан.
Немецкое орудие, подмятое под тридцатьчетверку, замолчало.
— Второе, второе! — приказывал капитан. — Не останавливаться!
Механик-водитель наполз танком на второе орудие. И только третья
стопятидесятимиллиметровая пушка успела выстрелить. Немцы развернули ее и
выстрелом в упор подбили надвигающийся на них русский танк.
Механик-водитель и комбат погибли, командирский танк замер.