— Давно бы так, — во весь рот улыбнулся Толян, пропуская вперед слегка ошалевшего от бабкиного визга братишку. — А то сразу за кочергу.
Бабка ничего не ответила, лишь нахмурилась и полезла в печь за чугунком…
…Толян облизал грубую деревянную ложку и положил ее на стол.
— Ну, мать, дай Бог тебе здоровьичка, потопали мы.
— Далеко ль собрались, голубчики?
Пока братья хлебали щи, бабка слегка отмякла лицом, суровые морщины вокруг рта и глаз немного разгладились. Видно было, что хозяйка рада гостям, которые, видимо, в эти забытые богом места забредали нечасто.
— Клад ищем, — улыбнулся Толян. На сытый желудок он умел очень располагающе улыбаться.
— Клад…
На бабкино лицо снова набежала тень.
— Клад, значица… Езжайте-ка вы домой, ребята, — ни с того ни с сего вдруг резко и зло сказала она.
— Чо это ты, мать? — удивился Толян. Даже помалкивающий всю дорогу Васек от такого оборота событий недоуменно поднял глаза над тарелкой.
— Да ничо. Бывали тут до вас такие же сопляки, тоже искали… И нашли… На усю жисть наелись.
Толян навострил уши.
— Чего нашли-то, мать?
Бабка рассерженно стукнула об стол сухой ладонью и поднялась с табуретки.
«Ничего себе, рост у нее… Только что была согнута в три погибели…» — промелькнуло в голове у Василия.
Старуха поставила на дощатый стол высохшие руки и нависла над братьями.
— Нет тута ничего, парни. Только кровь вокруг человечья, которую земля принять не может. Потому что шибко много ее, кровушки. И нашей, и не нашей. Раньше деревня большая была, да в войну фашисты проклятые всех под корень вырезали и мертвым мясом колодцы забили. И с тех пор не оправилась земля. И теперя вряд ли оправится. А живому человеку жить здесь заказано…
Бабка говорила монотонно, громко и нараспев, будто читала молитву. Выцветшие от времени глаза ее расширились, невидящий взгляд блуждал по углам старой избы, и дрожали старые руки, отчего мешочки обвисшей, сухой кожи на них колыхались, будто желтые тряпки.
— В воздухе новой войной пахнет, я чую. Кровью, смертью, пеплом пахнет. Да только эта война пострашнее прошлой будет. Намного страшнее. Последняя это будет война для всех людей, что на земле живут. Последняя…
— Пошли отсюда, — прошептал Толян брату, потихоньку выползая из-за стола.
Старуха не видела братьев. Она стояла, покачиваясь, глядя куда-то перед собой и монотонно бормоча себе под нос.
Толян с братом тихо взяли с лавки свои рюкзаки и так же тихо вышли из единственной в деревне обитаемой избы…
Черные копатели — это люди, живущие продажей того, что они смогли разыскать на полях былых сражений. На жаргоне этих кладоискателей — или грабителей могил, что менее романтично, но более верно, — поход за сокровищами называется поездкой «в поле».
…Это действительно было поле. Громадное и бескрайнее, с высоченной, по пояс, травой, шепчущей о чем-то своем, и с одуряющим запахом цветения, лета, перегноя и жаркого солнца.
Солнце тоже имеет свой запах. Когда оно целый день долбит тебе лучами в макушку, начинаешь его ощущать особенно отчетливо. У солнца тяжелый запах. Оно пахнет кровью, что неистово колотится в виски, в затылок и в глаза, перед которыми, если несколько секунд не моргать, тут же начинает кружить хоровод жирных черных точек.
— Все, я больше не могу, — сказал Васек и сел на едва заметную тропинку. — Хочешь, дальше сам иди, а я здесь посижу немного.
— До леса полчаса ходу. Там сделаем привал, — не останавливаясь, сквозь зубы бросил Толян. — Если ты тряпка, а не мужик, черт с тобой, сиди здесь. Мне такой брат не нужен.
За спиной Толяна сомкнулись густые зеленые стебли. Вася закусил губу и через силу поднялся…
В прохладную тень леса они ввалились одновременно. Ввалились — и упали на ковер нетронутой хвои, жадно хватая ртами воздух — еще горячий, но все-таки уже не обжигающий легкие. Лес пах влагой, в отличие от огромной зеленой сковороды, оставшейся позади.
— А бабка в деревне сказала, что не дойдем по такой жаре, — засмеялся Толян и перекатился на спину. — Дошли, еще как дошли!
— Два идиота, — простонал Васек, стаскивая с рыжей головы тяжелую от соли бейсболку. Там, в поле, весь выступающий на лбу пот впитывался в ткань и высыхал мгновенно. И теперь совсем недавно черная бейсболка, пропитавшись солью, стала серой, с белыми разводами.
— Ничего. Зато сейчас отдохнем, маленько в себя придем, жара спадет — и за дело.