— За какое дело? Сил нет вообще…
— Найдешь, — сказал как отрезал старший брат. — Мы сюда не загорать приехали. А сейчас — марш за дровами, пока по шее не огреб.
Толян расчистил место от хвои, пока пошатывающийся от усталости Васек собирал сухие ветви, потом развел костер, открыл две банки консервов и сунул их прямо в огонь — разогреваться.
— Бабкины щи из голимой капусты — это, конечно, хорошо, но для здорового мужика от них, кроме поноса, никакого проку. Вот сейчас малек пожуем — и на боковую. Покемарим часок перед работой.
Василий уже плохо соображал, о чем это там говорит старший брат. Поход под палящим солнцем вымотал его до полной невозможности не только шевелиться, но и говорить. Он сел — не сел, а упал, обессиленно прислонившись к стволу громадной ели, дававшей густую тень. Гигантское дерево наверху сплеталось ветвями с такими же громадными собратьями в одну сплошную зеленую крышу, не пропускающую ни единого проблеска дневного света. Глаза Василия застил серый туман, тело обмякло и сползло вниз по стволу. Веки стали слишком тяжелыми и сами собой закрылись…
Он очнулся словно от толчка.
Было темно. Очень темно. Слишком темно для обыкновенной ночи. Беспросветно чернильная темень обступила со всех сторон временную стоянку двух братьев. Костер догорал, силясь разогнать вязкую черноту, и ему это пока что удавалось. Толян спал на животе, положив щеку на рюкзак и во сне раскинув руки по мягкому хвойному ковру. А у костра сидел человек и грел над ним руки.
Человек был в потертой, латанной в нескольких местах шинели. За его плечами топорщился край тощего солдатского вещмешка. Лица человека не было видно полностью. Свет костра редко и слабо падал на него, изредка позволяя смутно различать очертания худого носа, тонких, нервных губ и каштановых с проседью прядей волос, падающих на лоб. Человек был немолод, судя по седине и рукам, протянутым над костром — очень худым, перевитым сухими синими венами…
«Странно, — подумал Василий. — Теплый вечер, а его трясет от холода. Да еще в зимней шинели…»
Человек, видимо, заметил, что Василий проснулся, и смущенно кашлянул.
— Извините, что я вас потревожил, — хрипло, простуженно сказал он и кашлянул снова. На этот раз кашель был не от смущения. Человек надрывно перхал в ладони с минуту, а затем снова протянул руки над костром.
— Да нет, нет, что вы, конечно, грейтесь, — сказал Васек. Судя по голосу, на огонек пришел вполне порядочный человек.
— Я скоро уйду, — произнес ночной гость. — Вот только немного согреюсь — и тут же уйду. Просто там очень холодно.
— Где это «там»?
— Там, — человек неопределенно мотнул силуэтом головы в сторону границы леса и поля.
— Странно, уже ночь, — пробормотал про себя Василий. — Мы же только что прилегли… Впрочем, нам тоже пора.
Он от души потянулся. Как же неохота вставать!.. А надо. Толян проснется, разорется, что не разбудил… Точно, пора!
— А вам куда? — спросил человек в шинели.
— Туда, — улыбнулся Василий, кивая в ту же сторону, куда только что показал ночной гость.
— Туда нельзя, — после минутной паузы прохрипел тот. — Там немцы.
— Что? Что вы сказали?
Человек снова закашлялся. Из его горла вылетело что-то черное и упало в костер. Огонь зашипел и взметнулся кверху, осветив лицо гостя.
Он носил очки. Правое стекло старомодных очков было разбито, из оправы торчали несколько острых осколков. В пустой глазнице было черно, раскроенная надвое бровь жутко свисала книзу, сухой коркой ложась на верх круглой оправы. То, что Василий принял за губы, на самом деле было полусгнившими беззубыми деснами, странно шевелящимися в свете неверных сполохов костра. Тонкий палец — не палец, кость, обтянутая пергаментной кожей, — ткнул в темноту.
— Там их позиции. Туда нельзя… живым, — сказал мертвец.
Василий страшно закричал, рванулся вверх, больно ударился головой о ствол дерева и снова провалился в небытие…
— Хорош дрыхнуть, соня!
Кто-то тряс Василия за плечо. На секунду ему показалось, что его трогает тот самый труп в серой шинели. Парень дернулся всем телом и сильно ударил кулаком…
— Ты чо, ошалел! — заорал воздух голосом брата Толяна.
Василий открыл глаза. Толян стоял рядом, потирая ушибленную руку.
— Чокнулся, да?
Василий, ничего не соображая, бестолково хлопал глазами, пытаясь вернуться в реальность.
— Давай, поднимай свою задницу и пошли.
Василий с силой потер глаза ладонями и огляделся. Ночи не было — так, ранний вечер. Солнце висело еще достаточно высоко над полем, и до заката было часа два, не меньше. Но уже чувствовалось, что день готовится к смерти.