Но все прошло не так гладко, как кажется со стороны бестолковому молодняку.
Семеро дружинников не поддались ментальному приказу. Увидев оборванных людей, они бросились им на помощь. Лишь один, в чьем сердце бушевала звериная ярость, сделал все как надо и принялся рубить «мутантов». Его попытались остановить товарищи по оружию… Лучше б убили на месте как дикого зверя, глядишь, хоть кто-то остался бы в живых…
Старый шам машинально погладил ожерелье из железных рамок, спрятанное под одеждой. В последнее время все чаще приходится прибегать к этому кустарному средству для усиления мысленных сигналов. И все чаще оно не срабатывает. Люди Кремля меняются, становятся сильнее, и все сложнее становится заставлять их видеть и слышать то, что нужно шамам. Кто знает, возможно, двести лет назад из-за того и грянула Последняя Война, что люди на московской земле перестали плясать под чужую дудку и единственное, что оставалось тогдашним шамам, так это, не совладав с собственной гордыней, попытаться уничтожить и их, и себя…
— Слава величайшему!
Единственные глаза Младших сияли. Ученики увязались за Гомом, хотя тот был против. Упросили. И в который раз получили подтверждение силы учителя. Но старый Гом видел дальше. Если б в сердце одного-единственного дружинника царила не боевая ярость, а трезвый, холодный расчет, то сейчас бы в старых развалинах валялись не порубанные люди, а трупы четырех глупых шамов. В самый последний момент командир отряда хомо что-то почувствовал и с боевой секирой в руке ринулся к укрытию, за которым спрятались шамы. Но его настиг меч безумной куклы, которой управлял Гом. Это не подвиг. Это счастливая случайность, благодаря которой они все еще живы.
— Слава…
— Заткнитесь, тупые хоммуты! — раздраженно бросил Гом. Потом повернулся и зашагал прочь, подальше от страшного места, которое едва не стало могилой для него и его восторженных учеников.
Дмитрий Силлов
ЛЕТИ…
Они приходили каждую ночь.
Иногда их было до обидного мало. Одно дело, когда твое тело ласкают десятки жадных глаз, ты кружишься ради этих взглядов вокруг своей железной оси, и невесомые одежды сами слетают с разгоряченного тела. И совсем другое, когда в зале сидит один-единственный помятый годами маркитант с нездоровым блеском в глазах, от взгляда которого хочется не раздеться, а наоборот, укутаться поплотнее в прозрачную накидку, и ноги сами невольно несут тебя к выходу со сцены, не дожидаясь последних нот музыкального сопровождения.
Но чаще их было много. Разных. Молодых, еще неоперившихся стрелков из службы охраны периметра, побитых жизнью вольных добытчиков со шрамами и наколками на волосатых руках, пришлых шайнов с раскосыми глазами и жирных торговцев из соседнего поселения, норовящих своими толстыми пальцами нарушить правила бара, висевшие у входа в золоченой раме.
Они были разными. И в то же время абсолютно одинаковыми, как одинаковы бабочки-трупоеды, летящие на свет ночного фонаря. Суетливые, трепещущие, ищущие в этом искусственном свете чего-то необычного… И существующие только одну ночь.
А на следующую ночь были другие. Такие же одинаковые…
Ее звали Летиция. И она танцевала стриптиз. Нет-нет, на самом деле там, за пределами бара, у нее было другое, обычное имя, каких много. Но оно ей не нравилось по многим причинам, и пользоваться им она старалась как можно реже. С тем, другим, именем были связаны все неприятные моменты ее жизни, как то: склоки с арендодателем насчет оплаты за комнату в полуразрушенном доме, толкучки на рынке, потные ладони как людей, так и человекообразных мутантов, и многое, многое другое, не имеющее к Летиции ни малейшего отношения.
Да, в ночной жизни Летиции тоже были влажные мужские ладони. Но эти ладони ненадолго касались ее тела и исчезали, а после этого в бикини оставались весьма приятные сюрпризы в виде чеков базы маркитантов, которые потом можно было обменять у бармена на полновесные серебряные монеты. И потому ладони с сюрпризами давно уже воспринимались ею лишь как дополнение к глазам, заставляющим ее раздеваться на сцене.
А в жизни той, другой, девушки с другим, менее воздушным, именем в потных мужских ладонях не было ничего. И принадлежали они чаще всего уродам неопрятного вида…
— Отвяжись, — тихо сказала она.
Сзади послышался смешок, и ладонь, приподнявшая юбку, скользнула выше.
Небольшая забегаловка возле рынка, конечно, нелучшее место для молодой девушки. Но где еще можно наскоро и дешево перекусить перед тем, как отправиться на работу? Цены в баре втрое, даже для своих, вот и приходится питаться среди всяких отбросов.