Вдруг за окном послышались крики, женщины пробежали по улице в сторону кремлевских ворот. Это могло означать только одно — разведчики вернулись из рейда. И один из них — отец Анны…
Когда они его увидели, он еще дышал, но был без сознания. Говоря языком врачей: получил ранения, несовместимые с жизнью. Отца привез его напарник, перекинув бесчувственное тело через спину своего фенакодуса. Просто у кремлевских не принято бросать своих. Даже мертвых, по возможности, старались забрать с собой, чтоб они не стали пищей для мутантов.
Мама плакала долго, несколько дней подряд. Казалось, что погребальный костер сжег не только тело отца, но и мамину душу. Мать так и не научилась вновь улыбаться, стала другой. Пустой. Практически ничего не ела, не говорила. День и ночь проводила в лазарете, ухаживая за больными. Анна ходила за ней по пятам, словно приклеенная. Несколько раз ее пытались увести в учебные классы, но она убегала, возвращаясь к матери. В итоге учителя махнули на нее рукой, решив, что нет лучшего учебника, чем практика. В лазарете не захочешь, так научишься всему, что необходимо для врачевания.
Спустя ровно год после смерти отца мама повесилась. Ночью. Тихо.
Догорел погребальный костер, все уже разошлись. А Анна стояла и смотрела, как ветер развеивает прах ее матери. Смотрела и плакала. Горько, громко, навзрыд. Тогда она плакала последний раз. И, проглатывая слезы, шептала: «Боженька, почему ты не остановил маму? Почему веревка не оборвалась? Почему я не проснулась раньше? Боженька, почему?..» Она задавала вопросы, но не слышала ответов. И Анна с яростью сорвала с груди деревянный крестик и бросила его на землю.
Сзади, совершенно бесшумно, подошел Пантелеймон и, положив руку на плечо Анны, сказал: «Ну что, девочка, пойдем». И она пошла.
Пантелеймон не имел семьи. Жил в полуподвальной каморке, недалеко от лазарета. Обстановка напоминала монашескую келью: лавка для сна и полки для одежды и личных вещей. Анна осталась жить с ним в качестве ученицы, и интерьер комнаты пополнился еще одной лавкой. Но такие условия не пугали девочку, потому что практически все время они проводили в лазарете. Ученицей Анна была прилежной, со способностями. Пантелеймон же был одержим работой, можно сказать, что работа и была его женой, а больные — семьей. Там в лазарете у него даже имелась небольшая комната для опытов, где он вместе с коллегами пытался изобрести новые лекарства, что называется, из подручных средств. Люди Кремля погибали не только от ран, полученных в сражениях, но и от других болезней. Да, в чудом сохранившихся старых книгах имелись описания этих недугов, но вот лекарств не осталось совсем. И просто необходимо было что-то изобретать, чтоб помочь людям. Иногда вместо лекарства у Пантелеймона получался яд, но это тоже было неплохо. И яду находили применение. На войне любые средства хороши.
Здесь же, в стенах лазарета, у лекарей был свой фронт, свои сражения. За каждого больного, за каждую жизнь. Последняя Война забрала у людей практически все живое, забыв, видимо, прихватить с собой все убивающее.
Смерть. Смерть на поле боя, с мечом в руке, практически мгновенная и осыпающая умершего славой. Про такую смерть Анна знала, но не видела, так как никогда не покидала стен Кремля. Зато часто смотрела в глаза совсем другой смерти, со стонами и криками боли, шепотом бреда, агонией и конвульсиями. И каждый раз Анна или другие лекари находились рядом с умирающим, предпринимая тщетные попытки помочь, но… Медицина была бессильна.
Медицина… Это мудреное слово Анна узнала от одного семинариста по прозвищу Книжник. Ей же доступ к книгам был закрыт — не по чину. Книжник, казалось, читал все, что читается, с детства интересовался всем на свете, его любознательность не знала границ. Еще будучи подростками, они иногда тайком встречались, находили укромный уголок и разговаривали. Другие мальчишки и девчонки, случайно увидев их вместе, начинали дразниться: «Жених и невеста!» На самом же деле их разговоры были далеки от романтики. Они делились друг с другом знаниями.
Это Анна рассказала Книжнику о яде тайницкой цикуты. Правда, добывать его юноше пришлось самому. Пойти на воровство, даже ради друга, она не могла.
Книжник же в свою очередь рассказал Анне, что то, чем она занимается, правильнее называть не врачевание, а медицина. И что эта самая медицина до Последней Войны была очень развита. Врачи проводили уникальные операции, и — подумать только — даже пересаживали людям органы! А еще все лекари в древности носили белые халаты и чепчики, а перед тем, как окончательно стать врачом, должны были произнести какую-то клятву. В последнее Анне верилось с трудом. Такие умные люди, почти полубоги, и произносят клятвы. Зачем? Нет, не может быть. Бред.