Музыка стала тише, бешеный ритм замедлился. Она с легким сожалением отпустила горячий шест и сошла со сцены.
Ледяные глаза мужчины в кожаном костюме горели адским огнем желания. Она подошла и потерлась обнаженным бедром о его ногу.
— Тебе здесь нравится? — промурлыкала она.
— Конечно, крошка, — ответил он, кладя руку на ее колено. — Как здесь может не нравиться?
Дмитрий Силлов
ЗА ТРИ ДНЯ ДО НАЧАЛА ПОСЛЕДНЕЙ ВОЙНЫ. АВЕРС[1]
— Слышь, Толян! Знаешь, за сколько Тарас вчера впарил немцу «Железный крест» второй степени?
Тот, кого назвали Толяном, широко зевнул, демонстрируя полнейшее равнодушие. Он даже не потрудился прикрыть рот ладонью, и проходящая мимо девушка осуждающе фыркнула. Зевок автоматически растянулся в ехидную ухмылку.
— Иди-иди мимо, корова. Фыркать будешь дома в стойле, — сказал Толян девушке вслед и, когда она ускорила шаг, довольно потер ладони. После чего вполоборота повернулся к напарнику: — Ну и че?
— Так прикинь! — горячо продолжал огненно-рыжий напарник, увлеченно ковыряя пальцем в ноздре. — Крест за пятьсот гринов впарил! Гнутый, ржавый, без ленточки…
Толян рассеянно кивнул, наблюдая, как напротив их прилавка располагается группа музыкантов, сплошь состоящая из оборванных и волосатых типов. Типы вытащили гитары и какие-то трубы — Толян не разбирался в духовых инструментах — и начали наяривать. Сначала потихоньку, потом все громче и громче. Самый волосатый из компании, схватив микрофон с болтающимся куском провода, прокашлялся в него и вдруг завопил громко и непонятно.
Народ, прогуливающийся по Арбату, шарахнулся в сторону. Милиционер, дефилирующий неподалеку, бросил взгляд на извивающегося певца, скривился, как от зубной боли, и медленно поплыл прочь. Арбат — московский Монмартр, где каждый изгаляется как может, и ему за это почти никогда ничего не бывает.
— Все, на сегодня торговле кранты, — сказал Толян и, зло сплюнув сквозь зубы, принялся собирать с прилавка значки, старые ордена, фуражки, облезлые от времени, а чаще искусственно состаренные каски и новые генеральские папахи. Все это он, не церемонясь, сваливал в громадную спортивную сумку. — Народ теперь не у прилавка будет стоять, а от этих придурков спасаться.
Он смерил взглядом рослую и жилистую фигуру солиста.
— Ух, я б тебя, — мечтательно простонал он и хрястнул поддельной немецкой каской по прилавку. Пятно ржавчины на гнилом металле осыпалось внутрь и стало дырой.
— Ты б с товаром поосторожней, — неуверенно сказал напарник.
— С чем?
Толян удивленно уставился на товарища, как будто тот сморозил несусветную глупость.
— Это дерьмо — товар? Ты, Васек, перегрелся, да? Мы сегодня сколько заработали?
— Ну-у, — неуверенно протянул рыжий Васек.
Он был уже сам не рад, что вякнул не по делу. Толян был намного сильнее и старше на пять лет. По этой причине младшего брата он считал молокососом и в бизнес взял его исключительно по доброте душевной и в силу родственной привязанности, о чем каждодневно тому напоминал.
— Вот тебе и «ну-у…». Десять баксов за целый день. За целый день, а! Куда это годится?
— Никуда не годится, — покорно согласился младший брат, горестно повесив огненную голову, как приговоренный к смерти смутьян на картине «Утро стрелецкой казни».
— Правильно, никуда. А потому завтра мы едем за товаром.
— К Ровшану? — деловито спросил Васек.
…Ровшан исправно поставлял братьям для продажи ржавые награды Третьего рейха, потертые флаги времен Второй мировой войны, сшитые и умело состаренные на крошечной фабрике хитрого азербайджанца, а также иную дребедень из той же серии, охотно покупаемую толпами иноземных гостей, посещающих Арбат.
— Нет, братишка, хватит доброму дяде кланяться.
Толян задумчиво посмотрел вдаль.
— На поля мы с тобой поедем.
— К-как на поля?
Васька сделал глаза по пятаку.
— Запросто. Сядем на поезд и поедем.
— Так ведь… Так в прошлом году Кольке Семину ногу миной напрочь оторвало. А Шурик с Нового Арбата — тот вообще не вернулся. А Димон…
— Заткнись, — ласково посоветовал старший брат. Но Васек, пораженный услышанным, затыкаться и не думал.
1