Когда пришел следующий канун 1 ноября, он решил снова прийти на восточный берег и посмотреть с того же самого места в надежде пережить какое-нибудь приключение, которое могло бы пролить свет на историю прекрасной девушки. Он как раз шел мимо древней разрушенной крепости, именовавшейся Лис-на-фалланьге (Крепость плаща), и услыхал звуки музыки и веселья. Он остановился, чтобы послушать, что говорят голоса, и недолго пришлось ему ждать, как он услышал, что какой-то мужчина шепотом говорит:
– Куда же мы пойдем теперь, чтобы украсть невесту?
И второй голос ответил:
– Куда бы мы ни пошли, я надеюсь, что повезет нам больше, чем в этот же день двенадцать месяцев назад.
– О да, – сказал третий, – в ту ночь мы получили богатую добычу – прекрасную дочь О’Коннора, но этот дурень, Керн из Кверина, разбил наши чары и забрал ее у нас. Однако мало радости получил он от своей невесты, ибо она не ела, и не пила, и не произнесла ни слова с тех пор, как вошла в его дом.
– И такой она и останется, – сказал четвертый, – если только он не заставит ее поесть со скатерти ее отца, которая покрывала ее, когда она лежала на носилках; а теперь она лежит на изголовье ее постели.
Услышав все это, Керн ринулся домой и даже не стал дожидаться утра; он вошел в комнату девушки, взял скатерть, расстелил ее, разложил на ней еду и питье и подвел ее к столу.
– Пей, – сказал он, – чтобы речь вернулась к тебе.
И она выпила и съела еду, и потом к ней вернулся дар речи. И она рассказала Керну свою историю: как она в своей стране собиралась выйти замуж за молодого лорда, и все гости собрались на свадьбу, и она внезапно почувствовала себя больной, потеряла сознание и уже не помнила ничего, что случилось с нею до тех пор, как Керн провел рукой по ее лицу; при этом она пришла в себя, но не могла ни есть, ни говорить, поскольку на ней лежали злые чары и она ничего не могла с этим поделать.
Тогда Керн запряг карету и отвез юную девушку домой к отцу, который едва не умер от радости, когда увидел ее. И Керн вошел в большую милость у О’Коннора [18], так что, наконец, он отдал ему свою прекрасную дочь в жены; и они поженились и жили долго и счастливо, и не случалось с ними ничего плохого, но за всеми делами их рук следовало добро.
История Керна из Кверина все еще живет в верной и живой памяти ирландцев, и ее часто рассказывают крестьяне в графстве Клэр, собравшись вокруг огня на страшный праздник Самайна, или канун 1 ноября, когда мертвые ходят по земле и духи земли и воздуха имеют власть над смертными – к добру или к худу.
Музыка фей
Злое воздействие взгляда феи не убивает, но погружает в похожий на смерть транс: в это время истинное тело уносят в какое-то волшебное жилище, а на его месте оставляют или бревно, или какое-то уродливое, страшное существо, которое облекает себя лишь тенью образа украденного человека. Юные женщины, замечательные своей красотой, молодые люди и красивые дети являются основными жертвами нападений фей. Девушек выдают замуж за князей волшебного царства, юношей женят на королевах фей; и если смертные дети ведут себя плохо, то их посылают обратно и вместо них похищают других. Иногда с помощью заклинаний могущественного знахаря возможно вернуть живое существо обратно из страны фей. Но люди становятся уже не теми, что были прежде. Они всегда выглядят одержимыми, особенно если им случалось слышать музыку фей. Ибо музыка фей нежна, тиха, печальна и обладает роковым очарованием для ушей смертных.
В один прекрасный день некий джентльмен вошел в хижину в графстве Клэр и увидел юную девушку лет двадцати; она сидела у огня и напевала печальную песню без каких-либо ясно различимых слов или мелодии. Расспросив домашних, он узнал, что однажды она слышала арфу фей, а те, кто слышат ее, теряют всякую память о любви или ненависти и забывают все на свете, и никогда больше в их ушах не звучит никаких других звуков, кроме нежной музыки волшебной арфы, а когда чары рушатся, они погибают.
Замечательно, что ирландские народные песни – жалобные, прекрасные и несказанно волнующие – так чудесно выражают дух Col-Sidhe (музыки фей); она господствует в фантазиях ирландцев и смешивается со всеми их преданиями о мире духов. Дикие и капризные, как сама природа фей, эти нежные созвучия с их мистическим скорбным ритмом, кажется, касаются самых глубоких душевных струн или наполняют смехом солнечный свет – в зависимости от того, что на душе у музыканта. Но прежде всего ирландская музыка – это выражение Божественной скорби: она не бурная, не страстная, это музыка изгнанного духа, тоскующего, томящегося, туманного и беспокойного; он всегда ищет недостижимого, он всегда в тени, исполненный воспоминаний о некоем утраченном благе или туманного предчувствия грядущей судьбы – чувства, которые, как кажется, находят свое верное выражение в сладком, печальном, тоскливом рыдании волнующего минора подлинной ирландской песни. В одной древней рукописи есть прекрасная фраза, которая описывает чудесное воздействие ирландской музыки на чувствительную душевную организацию: «Раненые успокаивались, слыша ее, и засыпали; и рожающие женщины забывали о своей боли». Есть легенды о неуловимом очаровании музыки и танца фей, когда смертный, попавший под их влияние, словно плывет по воздуху «обнаженными, бесплотными стопами духа» [19], а неистовое ликование ритма погружает человека в полное беспамятство, а порою – и в смертный сон.
Танцы фей
Следующая история переведена с ирландского так, как она была рассказана уроженцем одного из западных островов, где первобытные суеверия все еще обладают всей свежестью юной жизни.
Однажды вечером в конце ноября (а именно в этом месяце духи имеют больше всего власти над всем сущим) самая прекрасная девушка на всем острове пошла к колодцу за водой, нога ее поскользнулась, и она упала. Несчастливое это было предзнаменование, и когда она встала и оглянулась, ей показалось, будто она попала в странное место, и все вокруг нее изменилось, как по волшебству. Но тут на некотором расстоянии она увидела огромную толпу, собравшуюся у пылающего костра, и ее медленно потянуло к ним, и, наконец, она оказалась в самой середине собравшихся, но все они молчали и пристально глядели на нее; и она испугалась и попыталась повернуться и оставить их, однако сделать этого она так и не смогла. Затем прекрасный юноша, вылитый принц – в алом кушаке и с золотой лентой на длинных белокурых волосах, – подошел к девушке и пригласил ее на танец.
– Как неумно с вашей стороны, сударь, приглашать меня на танец, – ответила она, – когда нет никакой музыки.
Тогда он поднял руку и сделал людям знак, и немедленно сладчайшая музыка зазвучала рядом и вокруг нее, и юноша взял ее за руку, и они танцевали и танцевали – пока не зашли луна и звезды, но она все как будто плыла по воздуху и забыла обо всем на свете, кроме танца, и сладкой тихой музыки, и своего прекрасного спутника.
Наконец танец прекратился, и партнер поблагодарил ее и пригласил поужинать вместе со всей компанией. Тут она увидела в земле отверстие и в нем – ступеньки; молодой человек, который казался королем всех этих людей, отвел ее вниз, за ним следовали все собравшиеся. В конце лестницы оказался большой зал, светлый и прекрасный – серебро, золото, свет, – и стол был накрыт со всевозможными яствами, и им наливали для питья вино из золотых чаш. Когда девушка села, все стали настойчиво уговаривать ее попробовать еду и выпить вина; и поскольку она устала после танцев, то взяла чашу, которую принц протянул ей, и уже поднесла ее к губам, чтобы выпить. И тут мимо нее прошел человек и прошептал:
– Не ешь еды, не пей вина, или ты никогда уже не попадешь домой.
Так что она отставила чашу и отказалась пить. Тут все разозлились, поднялся страшный шум; некий злой, темный человек встал и сказал:
18
О’Конноры – династия королей Коннахта, которая вела свое происхождение от жившего в X века короля Конхобара. Уже к началу XVI века О’Конноры пережили упадок и утратили титул королей – вряд ли описанная история могла произойти в конце XVII века.
19
Это выражение встречается в творчестве английского поэта Элджернона Чарльза Суинберна (1837—1909).