Хотя все неспящие обычно выглядят крайне неопрятно, а самки к тому же чрезвычайно быстро старятся, по большей части эти бывшие «суперумники» в юности очень хороши собой. По словам всех наблюдателей, выражение лиц у них абсолютно безмятежное и неестественно спокойное. Недавно вышедшая книга о неспящих называлась «Счастливый народ?» — в языке оричи, правда, вопросительного знака нет, но к этому названию все равно был прибавлен равноценный значок.
Споры вокруг неспящих продолжаются. Счастлив ли ты, если не сознаешь, что счастлив? Что такое сознание? Является ли сознание таким уж большим благом, каким мы его считаем? Кто лучше «отключается» от реальной действительности — ящерица, греющаяся на солнце, или мудрый философ? От чего и зачем нам так необходимо время от времени «отключаться»? Между прочим, ящерицы существуют на свете куда дольше, чем философы, хотя ящерицы не моются, не хоронят своих мертвых и не ставят научных экспериментов. И ящериц было всегда куда больше, чем философов. Так, может быть, ящерицы — куда более удачливый вид живых существ, чем философы? Или просто бог любит ящериц больше, чем философов?
Насколько можно судить по перечню этих вопросов, наблюдение за неспящими, как и за ящерицами, указывает, похоже, что сознание отнюдь не является необходимым для счастливой чувственной жизни. И правда, будучи чрезмерно развитым, как это и происходит порой с людьми, сознание может даже препятствовать обретению истинного счастья и удовлетворенности самим собой: этакий червяк в яблоке.
Так что же, выходит, сознание вступает в противоречие с бытием? Извращает, задерживает, уродует его? Похоже, любая мистическая практика в любом из миров стремится избежать своей оценки со стороны сознания. Если Нирвана — это освобождение души (или разума) от самой себя для того, чтобы она могла воссоединиться с телом, уже пребывающим в его чистом единстве с миром (или с богом), то неужели неспящие уже достигли Нирваны?
Разумеется, сознание дается высокой ценой. И цена эта, по-видимому, то, что мы примерно треть своей жизни проводим во сне — становясь слепыми, глухими, немыми, беспомощными и лишенными способности мыслить.
Впрочем, способности мыслить мы не совсем лишены, ибо видим сны.
Поэма «Остров Неспящих», написанная Ну Лапом, изображает жизнь неспящих как некое «видение снов» или «мечту о снах».
Видение вод, что вечно текут меж песчаными дюнами,
Видение тел, раскрытых навстречу друг другу подобно цветам,
Видение глаз, всегда устремленных на небо, где солнце и звезды…
Трогательная поэма. Она предлагает одну из самых позитивных оценок неспящих. Однако ученые Хай Бризала — хотя им, возможно, и хотелось бы согласиться с этим поэтом, чтобы облегчить свое коллективное сознание, — вынуждены признать: неспящие не видят и не могут видеть снов.
Как и в нашем мире, лишь некоторые животные, включая птиц, собак, кошек, лошадей, обезьян и людей, регулярно впадают в то странное и в высшей степени специфическое состояние души и тела, которое называется «сон». И только в этом состоянии некоторые из них способны перейти в следующую фазу деятельности мозга, еще более специфическую и характеризуемую особой частотой сигналов; ее мы обычно и называем «сновидениями».
Мозг неспящего такой способности лишен. Он никогда не достигает подобных состояний. В этом отношении неспящие похожи на рептилий, которые могут охлаждаться до полной инертности, но никогда не впадают в спячку.
Один философ из Хай Бризала, То Хад, выразил эти парадоксы в следующих, на мой взгляд, довольно прихотливых высказываниях: чтобы быть самим собой, ты должен быть ничем; чтобы познать себя, ты должен научиться не узнавать ничего. Неспящие познают мир постоянно и узнают его мгновенно, без пропусков, не тратя времени на самого себя. Не видя снов, они не рассказывают историй, а потому и не испытывают необходимости пользоваться языком. Не имея языка, они не знают лжи. И, таким образом, не имеют и представлений о будущем. Они живут здесь и сейчас, они абсолютно доступны. Они существуют в чистой реальности, но не могут познать истину, ибо путь к истине, как утверждает этот философ, лежит через ложь и сны.
ЯЗЫК ННА ММУА
«Садовая утопия» мира Нна Ммуа заслуженно пользуется репутацией абсолютно безопасного места — «идеальный мир для детей и лиц пожилого возраста», как говорится в рекламе. Однако немногочисленные посетители этого мира, даже дети и старики, находят его чрезвычайно скучным и покидают при первой же возможности.
Ландшафт всюду один и тот же: холмы, поля, леса и живописные деревушки. Плодородная, красивая, лишенная времен года монотонность. И возделанные земли, и дикие поля и луга выглядят на удивление похоже. Немногочисленные виды растений все без исключения полезны и дают пищу, или топливо, или какие-нибудь нужные в хозяйстве волокна. Фауны там практически нет, разве что в океане имеются какие-то микроорганизмы и существа, очень похожие на медуз; на суше же можно встретить лишь две разновидности полезных насекомых и представителей народа нна ммуа.
Держатся эти люди очень мило, но поговорить с ними как следует пока что не удалось никому.
Их моносиллабический язык весьма мелодичен, но трансломаты при работе с ним испытывают такие трудности, что на их перевод нельзя положиться даже во время самой простой беседы.
Впрочем, поверхностного знакомства с письменным языком нна ммуа достаточно, чтобы хоть немного понять, сколь в действительности сложна эта проблема. Язык нна ммуа слоговой, то есть каждый из нескольких тысяч имеющихся в нем письменных знаков обозначает некий слог, и корневой, то есть каждый слог — это, по сути дела, слово, но имеющее не фиксированное, конкретное значение, а несколько возможных значений, конкретность которых определяется соседними словами-слогами. Таким образом, слово в языке нна ммуа является как бы неким ядром (нуклеусом), где содержится множество его потенциальных значений, которые можно активировать или создать с помощью контекста. А потому и словарь языка нна ммуа практически составить невозможно, ибо даже количество возможных предложений не является конечным.
Тексты, написанные на этом языке, не линейны — ни по горизонтали, ни по вертикали; они, если можно так выразиться, радиальны, векторны и способны бурно разрастаться во всех направлениях, подобно ветвям дерева или кристаллам, от первого или центрального слова, которое, когда текст завершен, вполне может оказаться и не центральным, и не первым. Литературные же тексты обладают настолько сложной радиальной структурой, что напоминают головоломки, кроссворды, розочки, цветы артишока, подсолнуха и сложные химические формулы.
На каком бы языке мы ни говорили, у нас для начала имеется практически бесконечный выбор слов, пригодных к использованию. Артикли, местоимения, безличная форма, выражения «затем», «чтобы», имея в виду», слова «бизон», «невежда», «поскольку», предлоги… Да ЛЮБОЕ слово из громадного словаря, скажем, английского языка может служить началом предложения. Когда мы произносим или пишем это предложение, каждое слово в нем, безусловно, влияет на выбор следующего — с точки зрения его синтаксической функции (подлежащее, сказуемое, определение и т. п.), с точки зрения его лица и числа (если это местоимение или существительное) или времени и числа (если это глагол) и так далее. И по мере того, как строится данное предложение, возможность выбора становится все более ограниченной, пока последнее слово не окажется ТЕМ ЕДИНСТВЕННЫМ, которое в данном случае можно использовать. (И фраза — даже не предложение, а именно незаконченная фраза — «Быть или не…» отлично это иллюстрирует.) Оказывается, в языке нна ммуа не только выбор слова или его формы — в определенном времени, того или иного числа или лица, — но и значение каждого слова может быть последовательно модифицировано всеми теми словами, которые ему предшествуют ИЛИ МОГУТ ЗА НИМ ПОСЛЕДОВАТЬ в данном предложении (если представители данного народа и впрямь говорят предложениями). Таким образом, получив всего несколько слогов или корневых слов, трансломат начинает генерировать целую вереницу их возможных альтернативных значений, которые быстро множатся и превращаются в такие непроходимые синтаксические и лексические дебри, что машина, испытывая перегрузку, попросту отключается.