Предлагаемые трансломатом переводы письменных текстов оказываются либо лишенными смысла, либо странным образом отличаются друг от друга. Так, например, мне попалось четыре различных перевода одной и той же надписи, состоявшей всего из девяти символов:
«Всех внутри данного пространства следует считать друзьями, поскольку все существа под небесами — друзья».
«Если не знаешь, что внутри, будь осторожен, ибо если ты привнесешь туда ненависть, на тебя рухнет крыша».
«По одну сторону каждой двери находится тайна. Так что всякая осторожность бесполезна. А дружба и вражда превращаются в ничто под взглядом вечности».
«Смело входи, незнакомец! Садись и чувствуй себя как дома».
Эта надпись, сделанная таким образом, что по форме своей напоминает комету с ярко сверкающей головой, часто встречается на входных дверях, на крышках ларцов и сундуков и на книжных переплетах.
Обитатели мира Нна Ммуа — великолепные садовники и вегетарианцы (вынужденные, возможно). У них развиты такие искусства, как кулинария, ювелирное дело и поэзия. Каждая деревня выращивает и запасает впрок все необходимое. Между деревнями происходит даже некий торговый обмен — в основном это готовые кушанья из довольно ограниченного овощно-фруктового меню, приготовленные профессиональными поварами. Повара — люди, особенно почитаемые в народе; они обменивают свои изделия на сырые продукты у садовников и огородников, всегда предлагая и некоторую добавку. Никаких рудокопов в этом мире замечено не было; опалы, перидоты, аметисты, гранаты, топазы и разноцветные кварцы можно запросто накопать самому или подобрать в русле любого ручья. Драгоценные и полудрагоценные камни здесь обменивают на золотые и серебряные самородки или на старые вещи из драгоценных металлов. Деньги существуют, но имеют лишь символическую, так сказать почетную, ценность: их используют в не слишком сложных азартных играх (нна ммуа играют в кости, в шашки и в черепки) и при покупке произведений искусства. В качестве денег служат жемчужно-сиреневые прозрачные чешуйки величиной с ноготь большого пальца, которые теряют самые крупные представители здешних медуз, а потом их выбрасывает на берег моря волнами, люди подбирают их и обменивают в центральных районах на произведения ювелирного искусства. Деньги нужны и при покупке литературных произведений — поэм, опубликованных в виде книг или записанных на отдельных листках или в свитках.
Некоторые из гостей мира Нна Ммуа искренне уверяли меня, что эти поэмы на самом деле являются религиозными трактатами или же сакральными символами, такими, например, как мандала. Другие же не менее искренне считали, что никакой религии у нна ммуа нет.
В мире Нна Ммуа существует немало следов того, что люди из нашего мира называют цивилизацией и под чем теперь чаще всего подразумевается капиталистическая экономика и промышленная технология, основанные на интенсивной, изнурительной эксплуатации природных и человеческих ресурсов.
Развалины огромных городов, следы длинных дорог и многочисленных улиц с тротуарами, обширные пустыри, загаженные различными свидетельствами «прогрессивного развития общества и научных технологий» виднеются среди полей и парков. Это следы очень древней цивилизации, и, похоже, нна ммуа они совершенно безразличны, ибо они смотрят на них без почтительного ужаса и безо всякого интереса.
На гостей из иных миров они, впрочем, смотрят примерно так же.
Никто не способен понять их язык достаточно хорошо, чтобы узнать, есть ли у нна ммуа история, мифология, сведения о тех предках, которые ответственны за разрушение и загрязнение их мира.
Мой добрый приятель Лори говорит, что слышал, как нна ммуа используют некое слово, явно связанное со всеми этими развалинами и пустырями: слово «нен». Насколько он мог судить, оно, в зависимости от контекста, может означать множество самых различных вещей — от цунами до крошечного жучка с радужными крылышками. Лори считает, что основным, исходным значением корневого слова «нен» может быть «некий предмет, способный двигаться очень быстро», или «события, быстро сменяющие друг друга». Мне показалось довольно странным обозначать таким словом поросшие травой руины, что громоздятся близ деревень или служат фундаментом деревенским домам, потрескавшиеся, утонувшие в земле или на дне мелких озер куски тротуара, огромные, выжженные химикатами пустыни, где теперь не растет ничего, кроме тонких, похожих на красноватые цветы бактерий в ядовитых озерцах и болотцах.
С другой стороны, совершенно не очевидно, что в мире Нна Ммуа что-либо может называться каким-то одним словом.
Лори провел больше времени в «садах утопии», чем большая часть гостей этого мира, и я попросила его описать их мне — так, как он захочет сам. И вскоре он прислал мне следующее письмо:
«Ты спрашиваешь об их языке. По-моему, ты и так достаточно хорошо описала существующую проблему. Предлагаю тебе кое-какие свои размышления, которые, возможно, несколько ее прояснят.
Мы разговариваем по принципу «змеи»: змея может двигаться в любую сторону, но только в одном направлении, следуя за собственной головой.
Они разговаривают по принципу «морской звезды»: морская звезда никуда особенно не движется, у нее и головы-то нет; она старается как можно больше сделать возле себя (хотя и рук у нее, пожалуй, тоже нет).
По-моему, морская звезда даже и не думает о таких альтернативах, как право или лево, вперед или назад; она думает в терминах пяти разновидностей права и лева и двадцати разновидностей зада и переда. Единственное четкое противопоставление для нее — это верх или низ. Остальные измерения, или направления, или выбор — это или/или/или/или/или…
Ну вот, это до некоторой степени объясняет один из аспектов языка нна ммуа. Когда говоришь что-то на этом языке, то всегда обращаешься как бы к некоему центру, однако твое высказывание воспринимается не только в одном направлении, от центра — к центру, но как бы растекается по многим направлениям.
Мне говорили, что в японском языке мельчайшее изменение в одном только слове или обращении полностью меняет весь смысл предложения, а значит — я не знаю японского, я просто провожу сравнение, — если изменить хоть один слог в одном из слов, то «сверчки, хором поющие под звездным небом», запросто превращаются в «такси, столкнувшиеся на перекрестке». По-моему, японская поэзия вполне осознанно использует порой эту фантастическую двусмысленность слов. Строчка стихотворения при этом становится как бы полупрозрачной, позволяя увидеть, так сказать, другое ее значение, которое она могла бы приобрести в ином контексте. Поверхностное, первичное значение позволяет иметь и значение возможное, альтернативное.
В общем, все, сказанное на языке нна ммуа, имеет примерно такой смысл. Каждое высказывание в нем прозрачно и позволяет увидеть за ним другие возможные высказывания, потому что значение каждого слова в нем достаточно условно и практически полностью зависит от значений окружающих его слов. Именно поэтому, возможно, эти слова и словами-то нельзя назвать.
Слово в языках нашего мира — это нечто реальное, набор звуков, которым придана фиксированная форма. Возьмем слово «кот». В предложении или само по себе оно всегда имеет некое определенное значение: это вид живых существ, животное. В звуковом отношении это одни и те же три фонемы, а на письме те же три буквы — «к», «о», «т» (плюс, возможно, показатель множественного числа). И вот перед нами слово «кот». Определенное, как камешек, что я держу в руке. Или — как соседский кот. «Кот» — имя существительное. Глаголы несколько подвижнее и сложнее. Каково значение, скажем, слова «был» самого по себе? Не слишком-то много оно значит. «Был» не похоже на «кот», это слово требует контекста — подлежащего, дополнения.
Ни одно слово в языке нна ммуа не похоже на слово «кот». Но каждое слово в нна ммуа похоже на слово «был», только здесь поведение слов значительно сложнее.