Я стояла совсем близко, спрятавшись в темноте за дверью. Впрочем, и в отцовской спальне тоже было совершенно темно.
– Чего ты добиваешься, Амата? – Голос Латина звучал хрипло, словно со сна, и говорил он медленно и тихо. – Чего ты, собственно, добиваешься?
– Я хочу, чтобы ты хоть немного поберег нашу фамильную гордость! Это же позор! Турну придется стыдиться своего тестя! Встань, выйди к народу. Веди себя, как подобает царю!
– Что я должен сделать?
И, услышав, как он это сказал, я тоже испытала жгучий стыд.
– Во-первых, веди себя как мужчина, если уж не можешь показать всем, что ты пока еще царь этой страны. А если не знаешь, как должен вести себя царь, так посмотри на Турна.
Голоса смолкли; затем в тишине что-то сдвинулось, прошуршало, и из темной спальни донеслось резкое «ах!» моей матери.
– Довольно! – снова услышала я голос отца; он сказал это еще тише, чем прежде, но совсем иным тоном. – Довольно говорить о Турне. Он не мой сын и не твой. И он не муж Лавинии. И не твой муж, Амата. Все. Ступай к себе. И молчи. Не посылай больше гонцов к Турну. Их все равно перехватывают мои люди. Учти: даже если троянцы потерпят поражение, править Лацием Турн никогда не будет. Царем своей страны я его никогда не сделаю. И тебе тоже это сделать не удастся! А теперь иди.
Он, должно быть, крепко держал ее, а потом оттолкнул, попросту вытолкнул из своей спальни, и она вылетела в коридор, споткнулась и чуть не упала. Дико сверкнув глазами, она тут же вновь повернулась лицом к открытой двери, но Латин, видимо, как-то пригрозил ей, ибо дальше она не сделала ни шагу. Она стояла перед его дверью и бессильно потрясала в воздухе кулаками, выкрикивая какие-то странные слова, смысл которых был мне непонятен. Потом она резко повернулась и с диким воем, точно побитая собака, побежала по коридору. Меня, притаившуюся за дверью, она так и не заметила. Я так сильно дрожала от ужаса, что едва могла переставлять ноги, но все же собралась с силами и постаралась бесшумно прокрасться по коридору к дверям, а потом следом за матерью вышла во двор, полный боли и смерти, где на фоне рассветного неба уже почти незаметны были горящие ночные светильники.
– Самый неприятный момент? – Эней ненадолго задумывается: – Пожалуй, когда мы возвращались в лагерь на кораблях этрусков из города Цере. Со мной было лишь несколько моих людей да греки, которых дал мне Эвандр, ну, и сами этруски, конечно. Я рассчитывал к рассвету добраться до нашего лагеря и страшно тревожился. Я ведь понятия не имел, что там происходит. А юный Паллас всю ночь не отходил от меня, все разговоры со мной разговаривал да вопросы задавал. Паллас – это сын Эвандра.
– Я хорошо его знала. Мы в детстве играли вместе, – сказала я. – И он водил меня к волчьему логову близ Паллантеума.
– Хороший был парнишка. Очень он был возбужден в ту ночь, накануне своего первого сражения. Бедный Паллас, бедный Эвандр... Так вот, Паллас все продолжал болтать, а у меня в душе крепло ощущение, что в лагере нашем что-то не так. Мы миновали приустьевый бар и вошли в устье реки, когда небо еще только начинало сереть. И тут я заметил, что нам навстречу по течению плывет огромное количество мусора. Это просто плавник, подумал я, где-то там, в верховьях, наверняка была сильная гроза. Только «плавник» был какой-то странный, весь черный. А потом о нос нашего корабля ударился какой-то совсем уж большой кусок дерева, и мы поняли, что это обгоревшая корма корабля, прямо-таки обглоданная огнем. И все эти черные куски вокруг тоже были обломками сгоревших кораблей, которые течением несло в море.
Этруски Таркон из Таркуны [62] и Астур из Цере стояли рядом со мной, и Астур, приглядевшись, спросил: «Уж не твои ли это корабли сожгли?» Я сказал, что да, похоже на то, и почти сразу увидел, как в двух шагах от меня проплывает обгорелая фигура, украшавшая нос моей «Иды». И Ахат, который до сих пор молчал, заметил: «Похоже, с нашим флотом покончено». Я и сам так думал, но все же сказал Ахату: «Но тел-то нет». Мы действительно не заметили ни одного трупа, только обгорелые обломки судов. Но особой радости при этой мысли, впрочем, не почувствовали. Очень похоже, решили мы, что армии Турна все же удалось захватить лагерь троянцев; корабли они сожгли, а людей поубивали.
И я сказал Таркону: «Боюсь, я привел вас на поле боя, когда сражение уже проиграно». Но он покачал головой: «Подожди, там увидим». Эти этруски – странные люди; они живут как бы наполовину в ином мире. В общем, мы надели доспехи, чтобы защитить себя от стрел, пущенных с берега, когда станем причаливать, и продолжали идти на веслах вверх по реке, которая теперь уже была прямо-таки забита кусками моего сгоревшего флота. И повсюду чувствовался сильный запах гари.
62
Таркун (этрусск. Tarchuna), или Тарквинии, – этрусский город, известный своими склепами, самый первый из которых построен около 550 до н.э. Тарконы (Тарквинии) – древний аристократический род, к которому принадлежали цари Таркон Приск и Таркон Гордый, который стал последним царем Древнего Рима.