Когда в Альба Лонге обнаружили, что старые троянские пенаты исчезли, там, конечно, возникла страшная суматоха, люди были охвачены ужасом. Девятилетний мальчик из рода Камиллов, обычно помогавший Асканию отправлять обряды, первым поднял тревогу и был избит до полусмерти перепуганными женщинами, которые именно его обвинили в совершенном злодеянии. А царица Салика, которая могла бы всех успокоить, больше там, к сожалению, не жила.
Слуги, дрожа от ужаса, пошли с этой вестью к царю Асканию. Впервые со дня смерти Атиса он вышел из своих покоев, проследовал через просторный двор к очагу Весты, да так и застыл, глядя на опустевший алтарь, где стояли только пенаты старой деревни Альба, немногочисленные и скромные – такие фигурки богов стоят обычно в домах бедняков. Сама же Веста, плоть священного огня, как и всегда, сияла ясным и чистым пламенем.
Асканий бросил щепотку священной соленой пищи в огонь, воздел руки, желая произнести молитву, но не смог выговорить ни слова; слезы потекли у него по щекам, он молча повернулся и пошел назад, в свои покои.
Асканий так и не попытался выяснить, не причастен ли кто-то из его людей к столь внезапному возвращению троянских пенатов в Лавиниум. Видимо, он, как и я, воспринял это как должное, как проявление воли тех, кто куда могущественнее простых смертных. Но если для меня возвращение богов стало радостью, чудесным знамением, свидетельствовавшим о благосклонности богов к младшему сыну Энея, то для Аскания это был чуть ли не смертельный удар.
Не знаю, являлся ли его брак действительно всего лишь насмешкой над брачными узами, как теперь – только теперь! – говорили все. Женская половина дома прямо-таки гудела от всевозможных пересудов. Ах, как с самых первых дней страдала бедная Салика! Как она пыталась скрыть то, что ее супруг не испытывает к ней ничего, кроме отвращения; как долго молчала, не желая признаваться в подобном унижении даже своим ближайшим подругам (и, разумеется, призналась только той, которая в данный момент об этом и рассказывала!); как Асканий все эти годы носил маску благополучного семьянина, стараясь не показывать своего истинного лица... Я-то считаю, что брак Аскания и Салики разрушался постепенно; просто неспособность Аскания получать удовольствие от плотской любви к женщине понемногу стала подталкивать его к возобновлению нежных отношений со своим первым возлюбленным, тем более что Атис, верная душа, всегда оказывался в нужный момент под рукой. Бедные они, бедные. Оба.
Но, пожалуй, судьба обошлась с Асканием особенно жестоко. Он получил сразу два тяжелейших удара: потерял любовника и проиграл сражение. Затем последовал еще один удар – уход жены. Потом исчезли отцовские боги. Асканий начинал сомневаться, верно ли он выбрал место для будущего великого города. Все его усилия, направленные на то, чтобы поддержать – и в чужих, и в собственных глазах – мнение о себе как достойном наследнике Энея, пропадали втуне; так незаметно, неслышно сползает в воду подмытый раскисший берег реки.
После всего случившегося Асканий так долго не мог прийти в себя и собраться с силами, что его боевые командиры, отчаявшись получить от него хоть какие-то указания, явились в Лавиниум и попросили совета у старых троянцев и молодого царя Сильвия.
Ибо теперь Сильвия все открыто называли именно так. В мае ему должно было исполниться семнадцать. Все эти годы он прожил в лесу, следуя велению оракула, и честно отбыл свой срок ссылки. Возвращение троянских богов в Лавиниум было тому явным свидетельством. И молодой царь, и боги его отца вернулись домой в один и тот же день.
В Лавиниуме собрались не только жители города, но и всего западного Лация, устроив Сильвию поистине сердечный прием; люди радостно несли ему всевозможные дары, и многие тут же сами присягали ему на верность. А вскоре в регию стали прибывать люди из Габии, Пренесте, Тибура, Номентума, желая увидеть молодого царя, приветствовать его и предложить ему в дар белых ягнят и чудесных жеребят, а также свою службу с оружием в руках. Во всей стране царило ощущение праздника, казалось, что тьма наконец поднялась и улетела прочь. Наступало время больших надежд и ожиданий. Я-то знаю, что ни одна надежда смертных не бывает полностью удовлетворена, но эта мощная волна доброжелательности и доверия, безусловно, помогла многим надеждам латинов воплотиться в жизнь. Они вновь почувствовали себя единым народом и шли навстречу будущему с поднятой головой. Только глупец не воспользовался бы столь многообещающим началом. Но Сильвий, не будучи глупцом, вел себя осторожно, не слишком доверял своей удаче и весьма полагался на советы тех, кого за эти годы привык считать не только своими учителями, но и самыми надежными друзьями. Впрочем, ему ведь было всего семнадцать, и он хватался за любую привлекательную идею или возможность, принимал любой дар, радовался своей популярности, любовью платил за любовь и, словно счастливый молодой ястреб, мчался верхом на попутном ветре.