Я, замерев от ужаса, стоял рядом навытяжку. Когда я увидел, что Хоуби видеть все-таки может, то, испытывая огромное облегчение, воскликнул:
– Прости меня, Хоуби!
Он оглянулся, сверкнув здоровым глазом – второй глаз по-прежнему был прикрыт куском тряпки, – и прошипел:
– Ах ты, маленький ябедник! Сперва ты в меня камнем кинул, а потом и мечом прямо в лицо угодил!
– Это был вовсе не камень, а просто земля! И мечом я тебя задеть совсем не хотел! Просто он у меня из рук вылетел, когда ты по нему ударил...
– Так ты что, камнями кидался? – грозно спросил у меня Торм, и мы с Тибом дружно принялись оправдываться, уверяя его, что бросались только комками глины. И вдруг выражение лица у Торма стало совершенно иным; он тоже вытянулся по стойке «смирно». Мы даже не сразу поняли, в чем дело.
Его отец, Отец Аркаманта, Алтан Серпеско Арка, возвращался домой из Сената и заметил у фонтана нашу четверку. И теперь стоял всего в паре шагов от нас, внимательно на нас глядя, а рядом с ним стоял его охранник Меттер.
Алтан-ди был широкоплечим, с мощным торсом и сильными руками. Даже в чертах его округлого лица – в выпуклом лбе, вздернутом носе, узких глазах – чувствовалась энергия, некая напористая сила. Мы почтительно с ним поздоровались и замерли, ожидая, что он скажет дальше.
– Что случилось? – спросил Алтан-ди. – Он что, ранен?
– Мы играли, отец, – ответил Торм. – Он просто порезался.
– А глаз задет?
– По-моему, нет.
– Немедленно отведи его к Ремену. А это еще что такое?
Мы-то с Тибом успели спрятать все наше оружие в тайнике, но на голове Торма по-прежнему красовался шлем, украшенный плюмажем; и Хоуби тоже позабыл про свой шлем, хотя и несколько менее красивый.
– Это шапка, отец.
– Это не шапка, а шлем. Вы что, в войну играли? С этими мальчиками?
Он снова быстро окинул взглядом нас троих.
Торм промолчал.
– Говори ты, – сказал Отец Алтан, обращаясь ко мне – и явно считая меня самым младшим, самым слабым и самым трусливым. – Ну, говори: вы играли в солдат?
Я в ужасе посмотрел на Торма, ожидая подсказки, но он по-прежнему стоял, точно воды в рот набравши, и лицо у него было как каменное.
– Мы маршировали, Алтан-ди, – прошептал я.
– Больше похоже на то, что вы сражались друг с другом. Покажи-ка мне свою руку. – В голосе его не было ни угрозы, ни гнева, только абсолютная холодная властность.
Я вытянул перед собой руку; на запястье, у основания большого пальца, виднелась большая багровая опухоль.
– Каким оружием пользовались?
И снова я устремил свой взор на Торма, мучительно взывая к нему. Неужели я должен лгать нашему Отцу?
Но Торм смотрел прямо перед собой, и мне пришлось ответить.
– Деревянным, Алтан-ди.
– Так, значит, мечи у вас были деревянные. Что еще у вас было?
– Щиты, Алтан-ди.
– Все он врет! – сказал вдруг Торм. – Он с нами даже не маршировал! Он же еще маленький. Просто мы пытались на сикомору взобраться, и Хоуби сорвался, вот ветка его по лицу и хлестнула.
Некоторое время Алтан Арка молчал, а я испытывал странную смесь дикой надежды и пронзительного ужаса, слушая вранье Торма.
Затем Отец медленно проговорил:
– Но вы, значит, все-таки маршировали?
– Иногда мы учимся маршировать, – сказал Торм и, помолчав, прибавил: – Я их учу.
– Вы маршируете с оружием?
Торм снова умолк, точно язык проглотил. Стоял и молчал, и это затянувшееся молчание становилось просто невыносимым.
– Вы оба, – сказал наконец Отец, обращаясь ко мне и Тибу, – немедленно отнесете все ваше оружие на задний двор. А ты, Торм, отведи этого мальчика к Ремену и проследи, чтобы тот хорошенько его осмотрел и сделал все, что нужно. А потом приходи на задний двор.
Мы с Тибом дружно поклонились и со всех ног помчались назад, в парк. Тиб плакал, у него даже зубы от страха стучали. А я пребывал в каком-то странном болезненном состоянии вроде лихорадки, отчего все вокруг казалось мне каким-то неестественным, точно во сне; я был довольно спокоен, но разговаривать с Тибом не мог. Мы сразу направились к тайнику, выудили оттуда наши деревянные мечи и щиты, шлемы и наколенники и поволокли их на задний двор Аркаманта. Там мы свалили все это в кучу и встали рядом, ожидая кары.