— Хотела здесь фонтан поставить и водопровод провести, цветочки посадить, пестики-тычинки, да разве с психами успеешь? Все время отвлекают.
Идем дальше. Туннель разветвляется на три рукава.
— Это к круглосуточному киоску в двух кварталах отсюда. Этот на кухню, совсем голодом заморили. А этот… Догадайся!
— В систему вентиляции выходит.
Баобабова в восторге. А ничего удивительного нет. Указатели с направлениями не я рисовал.
Бежим к системе вентиляции. Очень мне хочется послушать, что в клинике творится. И хоть Машка по первоначальному плану экскурсии намеревалась смотаться в кисок за сигаретами и свежими газетами, я настаиваю на работе. Рассказываю по дороге о заявлении капитана, об отведенной нам неделе.
— Шустрые они все. Здесь работы для опытного агента на долгие годы.
— Мы не опытные, мы — лучшие.
Останавливаемся у аппарата с газировкой. Утоляем жажду. Какими путями он сюда попал — у Машки не интересуюсь. Наверняка притащила с улицы. Ей же всегда надо, чтобы все красиво было и под рукой.
Выходим к тупику. Машка оглядывается, словно есть кому за нами следить, горстями отгребает землю и крысиный помет, оголяя закрытый фанеркой вход в сложную систему вентиляции клиники.
— Лезь первой, — прошу я. — Там наверняка ловушки и система безопасности.
— Лесик, ты слышал что-нибудь о правилах поведения с женщинами? — Баобабова безуспешно пытается натянуть на коленки короткую юбку. — А систему безопасности я ликвидировала. Главное — с меток по сторонам не сходить.
Спускаюсь в вентиляцию. Легкий ветерок шевелит волосы. У меня шевелит, у прапорщика шевелить нечего.
— Знаешь, как отличить Охотника от нормального психа? — Ползу по лабиринту быстро, пользуясь оставленными заранее метками от губной помады. — Я сегодня на баррикаде догадался. Охотники и к ним приближенные фигу сложить не смогут. Но это нам ничего не дает.
— Почему? — Баобабова, как более скоростная, все время упирается мне в пятки.
— Всех не заставишь показывать дули. Нужно другой способ искать, более простой.
— Куда уж проще, — вздыхает Машка, продолжая движение.
— Склад оружия не нашла?
— Я тебе что, землеройная машина? — обижается напарница. — И так, пока ковырялась, ноготь сломала.
— Какая потеря!
— Не смейся. У прапорщиков совсем другие ценности, нежели у лейтенантов. Сейчас направо. Только тише.
Сбавляю скорость. Вентиляционные короба, если по ним передвигаться слишком быстро, издают много шума. Но если медленно, не торопясь, никто и никогда не услышит и не заметит.
Пыхтение за спиной затихает, и Машка неожиданно появляется впереди меня. Упираемся нос в нос.
— Крюк сделала, — шепотом объясняет она, давая понять, что знает лабиринт вентиляции, как свои пять пальцев с поломанными ногтями. — Да ты не на меня смотри. Вниз! Мы как раз над кабинетом главного врача.
Склоняемся над вентиляционной решеткой.
Сквозь нее открывается отличный вид на кабинет Монокля. Ничего примечательного. Несколько шкафчиков с медицинскими амбулаторными картами. На стенах симпатичные фотографии пациентов, снятые не самым опытным фотографом и не в лучшие минуты жизни больных. Одинокий стол, за которым сидит наш знакомый главный врач.
Монокль прослушивает сообщения из камеры Баобабовой. Машка оказалась права, все здесь прослушивается, все под контролем. Иного и не ожидалось. Мы не в Федеральном собрании, а в лечебнице. У больных тайн быть не должно.
Искаженный расстоянием и записывающей аппаратурой мой голос кажется жалким и беспомощным: “…Может, не надо? — Убью гаденыша!” — Звук реверса похож на гулкий выстрел. Главврач вздрагивает, напрягается. Но слышит снова мой жалкий голос. Расслабляется. Вступает Баобабова. Выстрел. Вскакивает. Расслабляется. И так повторяется раз за разом. Долго ли продержится Монокль? Пока в кабинете не происходит ничего интересного для следствия, Баобабова вытаскивает из косметички термос и угощает меня горячим кофе. Отвратительным, надо признать. Без сахара. Конечно, я мог бы в угоду Машке соврать, что кофе превосходный и даже похож на бразильский. Но старшие лейтенанты никогда не врут. Даже напарникам. Машка, не выдерживая моего кривляния, отбирает чашку.
— Паяц, — шепчет она, морща нос. Носик. С серебряным колечком. И закуривает сигарету.
По опыту знаю, что в засаде можно провести долгие часы. Устраиваюсь поудобнее, стараясь не вдыхать дым от баобабовских сигарет. Даже зеваю, чем вызываю неодобрение прапорщика. В засаде, как при наружном, а в нашем случае при внутреннем наблюдении, спать не рекомендуется. Иначе в самый неподходящий момент выскочат плохие ребята и сделают ноги.
От непосильных провалов в мир сновидений отвлекает скрип дверей. Отчего-то в клиниках всегда несмазанные дверные петли. Я знаю, отчего. Спирт выдают, а машинное масло не положено.
Прижимаюсь к решетке, пытаясь подсмотреть, кто же явился к Моноклю. Машка поступает точно так же. От несогласованных действий сталкиваемся лбами. Несколько минут уходит на то, чтобы выяснить, если мы на работе, а не в мирной обстановке — есть ли необходимость повторного столкновения? На всякий случай заранее миримся, слегка соприкоснувшись головами. С Баобабовой вообще лучше не ссориться.
Мы еще хотим дернуть друг друга за мизинец, чтобы палец на курке никогда не дрожал, но от старого милицейского обычая нас отвлекает голос из-под вентиляционной решетки.
— Привет, пап.
Дальше все происходит совсем не так, как планировалось.
Машка тычется носом в решетку. Я пристраиваю свой нос рядышком. И одновременно вздрагиваем. Таких совпадений не бывает.
У рогатой вешалки снимает джинсовую курточку пацан из аэропорта. Тот самый пацан, выстругавший “Ту”.
От резкого телодвижения пепел баобабовской сигареты срывается с кончика и беспрепятственно пролетает между отверстиями вентиляционной решетки.
А внизу стоит главный врач, который на данный момент является одним из главных подозреваемых.
В голове проносятся видения того, что сейчас случится: раскаленный пепел сваливается на макушку Монокля, главный врач кричит от непереносимой боли, вызывает охрану, пожарную команду и санитаров, в результате нас с Баобабовой позорно выдворяют из клиники за шпионскую и подрывную деятельность, несовместимую со званием больного и личного санитара. Естественно, без права возврата. Генерал разъярен, Угробов зол. Садовник остается без всякой надежды выбраться из клиники.
Баобабова, годами обучавшаяся на лучших тренировочных площадках спецподразделений, реагирует молниеносно. Бесшумным рывком срывает с шурупов решетку. Вторым рывком, крепко ухватив меня за шиворот, скидывает вслед за пеплом.
Я лечу вниз и думаю только об одном. Неужели главному врачу будет приятнее, если ему на голову упадет не пепел, а старший лейтенант?
Но у Машки насчет меня другие планы. В падении перехватывает меня за ремень. Крепкий импортный ремень из крокодильей кожи, производства китайских мальчиков. У меня остается только мгновение, чтобы сообразить, что от меня хотят.
Выбрасываю вперед ладошку и на последних миллиметрах ловлю пепел. Чувствую, что часть тела, заключенная в джинсы, перевешивают ту часть, которая думает. Цепляюсь за жизнь, словно паук. Растопыриваюсь, как могу, сохраняя шаткое равновесие. Монокль, пока ничего не замечая, вертит головой. Его редкие волосики лезут мне в нос, щекочут, вызывая бурное желание чихнуть. И тогда провал полный. Трудно не заметить человека, который чихает вам на голову.
Осторожно подергиваю кончиком указательного пальчика. Если Машка, как сама она говорит, не полная дура, то поймет, что мне срочно необходимо покинуть воздушное пространство кабинета. Пацан уже завершил вешать куртку и вот-вот собирается обернуться к Моноклю.
И снова баобабовская выучка удивляет всех, кто ее видит. И хоть видят ее немногие, но данный факт не умаляет ее умений. Выдергивает меня с двойной перегрузкой, выкидывает в вентиляционный короб, захлопывает решетку.