Эмпс тоже улыбнулся, ободряюще похлопал Мэддера по плечу и, завершив свою миссию, затерялся среди прохожих.
Улыбнувшись Мэддеру в ответ, Кэнби еще раз поискал глазами полицейских, а затем минуя толпу осторожно нырнул в полутемную аллею. Мэддер прятался за осевшим навесом. Как же изменился этот человек! Грязный и растрепанный, он весил в несколько раз меньше, чем в годы службы. Его заросшее щетиной лицо осунулось, а в глазах отражалась затравленность, характерная для тех, кто пребывает в постоянном страхе за жизнь. Одежду Мэддера составляли лохмотья, и от него пахло так, будто он ночевал в канализационной трубе, что вполне могло оказаться правдой.
— Командир, — хрипло прошептал бедолага, — слава Богу, вы пришли!
Кэнби положил руку на трясущееся плечо Мэддера.
— Похоже, тебе пришлось туго, лейтенант, — ласково заметил Кэнби.
— Так точно, командир, — признался Мэддер слабым голосом. — Хуже, чем я мог представить. А теперь они еще не подпускают меня к центрам эвтаназии. Я нужен им для публичных наказаний. Если бы я только знал, никогда не стал бы…
— Не оглядывайся назад, лейтенант, — перебил Кэнби, ободряющее сжимая его плечо. — Перед тобой снова открылось будущее — осталось только шагнуть ему навстречу. — Он достал из летной куртки конверт. — У меня есть билет на гиперпоезд до Бомбея на мое имя. Сети Интерпола никогда не простирались так далеко.
— Бомбей, — протянул Мэддер, словно сомневаясь в собственном голосе. И меня не смогут выследить?
— Не смогут, — заверил его Кэнби. — Все подготовлено. Тебе нужно лишь попасть на гиперпоезд.
— Но как я это сделаю? — спросил Мэддер так, будто обнаружил, что все слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. — Не могу же я сесть на поезд в таком виде. От меня… воняет.
— Поэтому я кое-что захватил, — сказал Кэнби, доставая сумку. — Тебе помогут стерильные салфетки и чистая одежда, — добавил он с усмешкой. Хотя; боюсь, она будет немного великовата. С тех пор как я тебя видел, ты здорово похудел. Капеллан Эмпс забыл меня об этом предупредить.
Мэддер покачал головой.
— Господи, командир, — промолвил он, трогая одежду. — Не важно, как она будет сидеть. Теперь мне многое не по размеру. Зато копам будет труднее меня узнать.
— Вот это я принес специально для них, — смеясь, сказал Кэнби, доставая парик, накладную бороду и очки. — С такой маскировкой у тебя точно все получится.
— Боже мой! — Мэддер судорожно сглотнул, его глаза наполнились слезами. — Не могу поверить.
— Ты ведь просил помочь, не так ли?
— Так, — еле слышно согласился Мэддер. — Сначала я много раз просил других, но они резко перестали со мною знаться. Остались только вы и командир Эмпс.
— Забудь о других, лейтенант, — посоветовал Кэнби. — Теперь все будет хорошо. Только доберись до Бомбея, измени имя и начни новую жизнь. Это окажется не так просто, потребуется пара лет тяжелой работы, прежде чем ты сможешь зарегистрироваться здесь как полноправный гражданин.
Мэддер кивнул.
— Да. Если меня не будут искать, я продержусь. А тяжелой работы я сроду не боялся. Вы ведь помните, правда, командир?
Кэнби улыбнулся.
— Поэтому я и здесь, лейтенант, — заметил он. — И рад тебе помочь.
— Благослови вас Господь, командир Кэнби, — воскликнул Мэддер, хватая конверт. — Когда-нибудь я так или иначе отплачу вам с лихвой.
— Пользуйся новой жизнью сам, лейтенант, — возразил Кэнби. — Все, что кусает этих гнилых политиканишек, для меня уже награда.
Он взглянул на часы.
— До гиперпоезда на Бомбей осталось меньше получаса. Ныряй в проулок и одевайся. Затем мы вместе дойдем до станции. Так будет проще…
К полудню Кэнби собирался быть дома. С тем, что у него осталось, он мог скромненько протянуть до следующей пенсии, если не налегать на еду и отложить выплату квартплаты до следующего месяца. Храбро подставив лицо пронзительному ветру, Кэнби сел на один из паромчиков, ожидавших возле древних развалин огромного моста, и улыбнулся. Хотя ему придется немного поголодать, все в Легионе время от времени чем-то жертвовали, когда товарищ-ветеран попадал в беду. Это стоило затраченных усилий и риска хотя бы ради того, чтобы насолить правительству.
В тот же самый день в Лондонском Белгрейвском секторе, как раз за Белгрейв-Сквер, Садир, Первый граф Ренальдо, носился по спальне на третьем этаже своего элегантного особняка, извергая проклятия в адрес двух дворецких и лакея, которые поспешно ретировались из комнаты. По невнимательности Гертруда, помощница дворецкого, уронила одну из любимых запонок Ренальдо. Та закатилась за «подлинную» старинную заслонку от горячего воздуха и упала в трубу, происхождение которой уже затерялось с годами.
— Вон, сволочи, идиоты! — вопил граф. — И не показывайтесь, пока не заработают ваши убогие мозги!
Тяжело дыша скорее от гнева, чем от бега, он плюхнулся в кресло, свирепо глядя в пустой дверной проем. «Низкие твари, — мрачно думал граф. Теперь все так. Прислуге просто нельзя доверять!.. Разумеется, сегодня вообще никому нельзя доверять». Он капризно посмотрел на свое отражение в богато украшенном зеркале — ну и денек! Целую неделю ждать благотворительного приема в Галерее Барбикан, чтобы надеть новый елизаветинский костюм — и на тебе…
Граф был облачен в красновато-коричневые атласные бриджи длиной до колена (специально скроенные с учетом его полноты), желтые шелковые чулки с украшенными белым кружевом подвязками, белую нижнюю рубаху и пышный кружевной воротник. На манекене рядом с зеркалом висел расшитый золотом изумрудный камзол — как положено, с буфами и разрезами. На инкрустированном ночном столике стояла украшенная перьями высокая бобровая шапка, а рядом с нею — пара широких сапог из мягкой черной кожи с пряжками и шпорами. Широкий круглый плащ «а-ля три мушкетера» беспорядочной кучей валялся там, где его в спешке уронил один из лакеев.
Со стоном Ренальдо вытащил свое тело из кресла: корсет, который он носил, чтобы убрать огромный живот и приподнять обычно впалую грудь, порой причинял большие неудобства. Теперь же, когда бестолковые слуги исчезли, приходилось завершать туалет самому — довольно трудная задача, учитывая сложное историческое одеяние, к которому часто прибегало дворянство Имперской Земли.
Как высокородный отец, а до него — дед, Ренальдо был маленького менее двух метров — роста. Он обладал коротенькими толстыми пальцами, выступающим животом и тонкими ножками. Посещая лондонский университет, Ренальдо занимался спортом, но жизнь в роскоши и страсть к хорошей кухне превратили когда-то многообещающего атлета в тучную краснолицую развалину, когда графу не исполнилось еще и тридцати. Теперь, в возрасте пятидесяти восьми лет, половину из которых он в той или иной форме употреблял табак, у Ренальдо заметно испортились зубы. Его лицо — круглое и белое, словно сырой пирог с мясом — испещрили следы многочисленных венерических заболеваний, коими Ренальдо неоднократно страдал в молодости. Щеки покрывала сеть крошечных синих капилляров, что говорило о чрезмерном увлечении графа многими вещами.
Лишь в его маленьких, близко посаженных глазках — недоверчивых и неизменно алчных — отражалась какая-то жизнь.
Ренальдо оглядел комнату, недовольный даже великолепной обстановкой семнадцатого века. Потолок украшала роскошная роспись в стиле сверхнатурализма кисти Верри, запечатлевшего английскую королеву Анну в аллегорическом образе Справедливости в окружении Нептуна, Британии, Изобилия и Мира. На стенах висели пять из шести гобеленов на тему Битвы при Соулбей, изготовленные семейством Пойнтц в Мортлейке и Хаттен-Гардене в тысяча шестьсот восьмидесятые годы. Впечатляющий мраморный камин работы Джеймса Носта (первоначально задуманный для спальных покоев Георга I) сверкал топографическими изображениями горящего угля. Напротив стояла огромная кровать под балдахином, предназначавшаяся для королевы Шарлотты, супруги Георга III. Постель все еще оставалась незаправленной: почти все утро и несколько послеполуденных часов граф «развлекался» со специально принятыми для этого в штат особняка людьми.