- Как часто мы обращались к космическим десантникам? – понтифик Назимир обратился к брату экклезиархии.
Во взгляде присутствовавших горел огонь неиссякаемой веры, но в то время как кардинал пускал слюни на свое облачение, его приспешники все еще владели искусством коварства.
- Ни одного, - признал соборник Клеменц-Крайцек.
- Они – эгоистичные ублюдки, - вмешался исповедник Тютчев. – Слишком уверенные в своей важности.
- Обычные имперцы боятся их, - произнес Назимир. – Они считают, что в них течет кровь самого Бога-Императора, но на деле Адептус Астартес – лишь мелкие рабы с генами примархов.
- И все же нам стоит их опасаться, - ответил Клеменц-Крайцек. – Глупо думать, что мы сможем заманить их в наши сети и высокомерно разговаривать с ангелами Императора.
- Высокомерие – прерогатива ангелов, - вмешался Тютчев.
- Что ж, буду руководствоваться вашими наставлениями, - произнес архи-дьякон Шедонски. - Но у меня также есть сомнения по поводу использования Адептус Астартес.
- Вы будете вежливо просить их о помощи? – издевательским тоном произнес Назимир.
- Нет...
- Так как ваши усилия будут напрасны. Они не считают важными проблемы смертных.
- Они думают только о себе, - повторил Тютчев, - что характерно для древних гигантов, сражающихся с инопланетными варварами на далеких мирах, и повторяющих ошибки своих провальных крестовых походов.
- Но все же, они выходят за границы, - произнес Назимир, - следуя распоряжениям тысячелетней давности, отданных самим Императором, которого они не считают божеством.
- Они отрицают этот факт.
- Ересь как она есть, - согласился Клеменц- Крайцек.
- Это не первая еретическая мысль Адептус Астартес, - пробормотал Назимир, и четверо священников сотворили в воздухе знак аквилы.
- Возможно, шантаж будет убедительнее, - предложил соборник. – Правда, которая сыграет на амбициях ангелов.
- В этом нет нужды, - настаивал Назимир. – Адептус Астартес были созданы сражаться, а не думать. Подчинение – их культ и обязанность перед Императором и примархами. Будучи военной кастой, они – лучшие, когда дело касается исполнения приказов. Их мощь – оружие, которым управляем мы.
- Что вы знаете о Сдирателях? – произнес Шедонски.
- Они – наследники Дорна и адепты самобичевания. Конечно они – одни из Астартес Презис и в свое время удостаивались множества почестей, оберегая границы с Оком и сражаясь с войсками Черных Походов. Их более ранняя история мне неизвестна.
- Что если все пойдет не по плану? – подал голос Клеменц-Крайцек. – Что если они откажутся?
Назимир обдумал вопрос.
- Третья рота Ангелов Эрадикант пополняет запасы в порту Криил. Довольно большой контингент Белых Консулов двигается в субсектор после победы в Эфезии Небула, на востоке галактики. Есть также Легион Гадюки на Хелллионии Ретикули. Мы можем обратиться к ним.
- Что если они станут неуправляемыми? – не унимался Клеменц-Крайцек.
- Соборник прав, - согласился Шедонски. – Нас уничтожат. Оборонительные войска, расквартированные во дворце – обычные солдаты.
- Не беспокойтесь о нашей безопасности, - заверил их исповедник Тютчев. – Наши братья не позволят этого.
- Ваша позиция близка к Несущим Возмездие, - предупредил Клеменц-Крайцек.
- На каждую овцу найдется пастух, - ответил тучный исповедник. – Кроме того у нас есть Сестры.
- Решено, - произнес Назимир, Тютчев и Шедонски согласно кивнули, Клеменц-Крайцек последовал их примеру.
Тютчев поцеловал перстень кардинала Понтейна. Его рука была тонкой и слегка подрагивала, кожу покрыли морщины. На одном из пальцев красовалось кольцо со священным символом Адептус Министорум. Поцеловав кольцо, Тютчев сжал руку кардинала. Сломав несколько костей, исповедник вызвал стон у трясущегося экклезиарха.
- Кардинал сказал свое слово, - провозгласил понтифик Назимир. – И через него мы познали волю Императора...
Я привык думать об этом, как о сне, но этот сон – сущий кошмар. Я лежу в своей личной каюте, со всем убранством, коего достоин труп-капитан, звание, к которому я все еще не могу привыкнуть. Чувство клаустрофобии давит на меня. Груз ответственности, никогда не ощущавшийся прежде. Эзраки настаивает, что справлюсь с этим, и я перестану замечать его, как вес доспеха, который я одел в первый раз, став космическим десантником. Я не уверен в этом. Пятьдесят Адептус Астартес и полное отделение скаутов десятой роты теперь живут и умирают под моим командованием. Я чувствую их ожидания, и мне трудно сделать вздох под тяжестью этой ноши. Однако сложное еще впереди. Каждые день в моей голове проносятся слайды. Образы неожиданно возникают во время очищения, брифингов, тренировки и моментов спокойствия в часовне реклюзиама. Убийства, совершенные или увиденные мною, с изменением ракурса от палача к жертве. И всегда – кровь, сопровождаемая страданиями и криками, иногда моими собственными. Когда я не кричу, я издаю рев ярости. Кошмар возникает и рассеивается, заставляя мои сердца биться быстрее, а во рту ощущается медный привкус крови. Сначала я думал, что эти вспышки насилия – всего лишь природа моего проклятия, и во всем виноват фантом. Я не мог посоветоваться с капелланом Шадратом, поэтому рассказал обо всем Эзраки. Я был удивлен, узнав, что его посещают схожие видения. Дальнейшее расследования апотекария выявило, что мы не одни видим эти кошмары. Необходимо будет все же поговорить с капелланом. Позади раздается стук в дверь и входит Вефезда, неся таз. Таз дрожит на подносе в ее руках. Если бы я спал, этот звук разбудил бы меня. Таким образом Вефезда сообщает о своем прибытии. Я встаю и сверяю часы. Мы перемещаемся в варпе. За бортом – пространство имматериума, вид, не предназначенный для глаз смертного. «Ангелика Мортис» замедляется и подготавливает варп-двигатели к прыжку в реальное пространство. Я чувствую бурление в животе. Я не могу с уверенностью сказать, специальный ли это прием навигаторов, или нет, но этот прыжок отличается от остальных.
Мне никогда не нравились путешествия в варпе, но я привык к спокойным перемещениям «Шрама». Боевой крейсер, словно тупоносый зверь, просто прет вперед, в нем нет грации и совершенства. Навигатор «Ангелики Мортис», с которым я еще не встречался, направляет корабль, словно лэндрейдер через взрывозащитную дверь. Я чувствую судно подо мной, как оно пробивает преграды и избегает дрейфов, в отличие от «Шрама». Передо мной стоит мой фантом. Он уже стал неприятной привычкой, постоянным спутником в варпе. Его черная броня сияет призрачным светом, озаряющим окружающие его предметы. Кем бы он ни был, призрак стоит в позе охранника, словно я – узник, или тот, кого нужно охранять. Фантом никогда не говорит, он просто стоит здесь и взирает на меня. Дверь открывается, и входят мой сенешаль и ликтор. Они одеты в новые стихари, как и положено сервам труп-капитана Сдирателей. Я моргаю, когда они проходят сквозь бронированную фигуру. Похоже, они не видят его. Это что-то новое. Обычно фантом исчезает, когда появляются смертные. В этот раз он никуда не исчез и продолжил наблюдать за мной. Старый Енох пробормотал официальное приветствие. Он принес свеже смазанный «очиститель» для моего очищения. Я смотрю на мертвого и живых, не понимая, почему я оказался между ними. Я киваю и встаю. Угрюмый Орен ставит таз с водой у моей кровати и присоединяется к своему отцу в моем личном пениториуме. Вефезда держит свой таз перед собой, в нем хлеб и инжир с Эсхары. Я не голоден, поэтому отрицательно машу головой.
- Вы должны поесть, мой господин, чтобы сохранять свои силы, - произносит обтератель.
Она ставит таз рядом с кроватью. Я намереваюсь воспользоваться ее предложением, но девочка быстро кладет инжир мне в рот, прежде чем я успеваю что-то сделать. Она походит к тазу с водой и начинает выжимать тряпку. Инжир слаще и приятней, чем тот, который я ел раньше. Пережевав ягоду, я беру еще одну, чтобы заглушить дрожь в желудке. Пока Вефезда готовит мое тело к очищению, старый Енох и Орен готовят мой пениториум для «Облачения в мантию Дорна». В каюту также вошли два нескладный сервитора, они передвигались на гусеничной платформе, неся мои шлем и реликтовые подвески на броню. Мои глаза остановились на мечах, свободно свисавших с ремней. После «мантии Дорна» я облачаюсь в свою броню, каждая пластина керамита закрепляется моими сервами и сервиторами. Проверив и перезарядив свой болт-пистолет, я убираю его в кобуру, пока старый Енох и Орен прикрепляют гладиус к моему боку. Единственное дополнение к броне – цепной меч труп-капитана Тадеуса – наследие пятой роты. Модель «Риза», короткий клинок в форме палаша, превосходное оружие для боя в ограниченный пространствах, таких как туннели, а также в самой гуще битвы. Меч висит на другом боку. Орен передает мне мой шлем, и я покидаю свои апартаменты. Куда бы я не пошел, глаза проходящих мимо утыкаются в пол, а головы опускаются – вынужденный знак признания моего ранга, смешанный с чувством отвращения. Братья пятой роты не растеряли самообладание. Они – Адептус Астартес, гордые воины, связанные столетиями уз и ритуалов. Однако я замечаю, то, что скрыто за боевыми приготовлениями и ритуалами. Я вижу сжатые челюсти взгляды, пропитанные поражением и утратой. Они ощущают пустоту «Ангелики Мортис» и слышат голоса убитых братьев. Я слышу удары плетью, слишком усердные, чем того предписывает ритуал. Рота наказывает себя, выходя за пределы учений примарха. Палубы пенитории залиты кровью. Ангелы, разгневанные на самих себя, ненавидящие меня; пустые сосуды, в которых собралась ненависть и разочарование. Я проходил все это, и есть лишь одно лекарство. Стать мстителем чести и искупить грехи на поле боя, возмездие – единственная обязанность, для выполнения которой нас создавали. Эта рота – одна большая рана. Я ощущаю это в коридорах и холлах и даже вокруг стола тактического ораториума. Здесь собрались мои офицеры. Лучшие из пятой, в которых я вижу наиболее острое отражение этой боли. И снова я вижу броню, тела и лица, но не глаза. Все глаза опущены в стол. Они не будут смотреть на меня из-за страха, что я обнаружу их ненависть. Чувство, вызванное позором утраты нашего драгоценного Стигмученника и моего разума, когда Тьма завладела мной. Эта же ненависть сжирает их из-за собственных потерь и неудачи с возвращением реликвии Ордена. Все это написано на их лицах также ясно, как инструкции в Кодексе Астартес. Философ Жиллиман не оставил для меня совета в этой книге. Даже наш Деметрий Катафалк не оставил указаний на этот случай в своей «Архитектуре агонии», хотя, я уверен, это стало бы достойной темой его сочинений. Я сижу во главе стола, где половина стульев пуста. Отсутствие героев создает тон данному собранию. И самое худшее – я вижу, как мой фантом уже занял одно из этих мест в дальней части стола. Он наблюдает за мной с хладнокровным спокойствием. Остальные воины не видят его. Я уже привык к этим гротескным очертаниям и стараюсь не замечать его. В воздухе воцарилась тишина. Эзраки также присутствует на собрании. Апотекарий удовлетворен своим новым домом и персоналом, но он также ощущает холод со стороны братьев пятой. Перед ним – специалисты роты: Мелмох, библиарий, приписанный к пятой роте, и одновременно являющийся старшим офицером по астротелепатической связи, он все также улыбается, технодесантник Данкред с непроницаемым лицом, капеллан Шадрат со злой миной на лице, как впрочем, и всегда, скрывая свое лицо под маской своего шлема. Напротив меня сидят труп-командор «Ангелики Мортис» Бартемий, жесткий, как и его манера пустотного маневрирования. Позади него сидят оставшиеся плети отделений: Ишмаил, Йоахим и главная плеть, Юрия Скейс. Скейс – ветеран, о чем свидетельствует его шрамы на лице. Оно – словно уродливая, ухмыляющаяся маска, скрепленная швами и декоративными кольцами. Я ни секунды не сомневаюсь, что его остальная часть тела изрезана вдоль и поперек. Эзраки уже предупредил меня, что Скейс – одна большая проблема. Даже больше чем капеллан Шадрат. Он – легенда роты. Плеть штурмового отделения, его совокупный опыт превышает опыт всего его отделения. Он выживал, получив тяжелейшие ранения на поле боя, и всегда был в гуще битвы, в том числе при попытке отбить Стигмученник у Альфа Легиона на Вейглехэване. Его уважают и видят в нем нерушимую силу. Эзраки слышал истории о его неубиваемости, когда при битве на сумеречных равнинах Менга-Дардра, лэндрейдер Черного Легиона врезался в него, проехал по Скейсу гусеницами, после чего плеть, как ни в чем не бывало, вскочил на ноги и ринулся обратно в сердце битвы. Хуже всего, он был правой рукой труп-капитана Тадеуса и, вместе с Шадратом, смог сплотить роту на полях Вейгельхэвана. Все Сдиратели пятой ожидали продвижения Юрии Скейса до труп-капитана. До вмешательства магистра Ордена и моего нежданного прибытия на «Ангелику Мортис». Выжившие боевые братья пятой были реорганизованы Скейсом в три полных отделения. Он взял под крыло первое, отделение Цикатрикс. Второе, отделение Кастигир, возглавлял правая рука Скейса, плеть отделения Ишмаил, Сдиратель, выкованный из того же металла, что и главная плеть. Брат Йоахим лишь недавно был повышен до плети отделения Ценсура. Йоахим – самый молодой офицер пятой, но его приверженность Скейсу и идеалы – незыблемы, учитывая факт поклонения герою роты. Вместе, трое плетей представляли собой боевое братство пятой роты и общее мнение по поводу моего пребывания на корабле. Единственные боевые братья, оказавшиеся вне влияния Скейса, были скауты десятой роты под командованием ветерана-плети Кетураха. К счастью, Силас Кетурах не позволял скаутам следовать чужому мнению, кроме него самого. Он не ощущал радости от того, что его неофитам придется пополнить ряды роты под моим командованием. О чем бы мы не говорили, я всегда чувствовал его взгляд, поднятую бровь и огонь в бионических линзах снайпера, буравящих меня. Наконец я заговорил. Уверен, что мои братья восприняли мое молчание, как высокомерие, и их ненависть разгорелась еще сильнее.