Алеки усмехнулись и положили руки каждый на свой предмет. И сказали, недобро прищурясь в толпу:
- А ну, расступись, кто жить хочет. С меня хватит. Наигрался.
И пошли вперед - плечом к плечу - раздвигая нам путь в толпе.
- Стойте! - рявкнул Эфлал, и они обернулись к нему и лучеметы хмуро уставились на него. Но он не испугался - эта обезьянка с багровой шерстью, и обе мы - я и я - почувствовали, что он - командир, офицер, собрат. Ат-ставить глупости! Все мы тут на-игрались! Т-ты! - длинной когтистой лапой он почти дотянулся до нас и пришлось поглядеть друг на друга, чтоб не сдернуть с плеча лучемет. - Знаешь выход?
- Нет, - ответили мы - я и я - и опять поглядели друг на друга, и она кивнула, уступая мне разговор.
- Мы пришли, чтобы остановить себя, - сказал я им. - И, наверное, шестеро могут больше, чем трое. Если мы вырвались из Легиона...
Как он глядел на нас, этот рыжий зверек! Адмирал, подумали мы - я и я - не меньше, чем адмирал. Неужели его как и нас гоняли с доски на доску в Легионе? Смешно, но мне вдруг захотелось стать во фрунт: руки по швам, и отвечать по уставу. Стыдное, сладкое чувство, но это вернулась я, именно я, та, что когда-то...
- Значит, сквозь время? - спокойно сказал Эфлал. Старая школа: спокойствие после разноса, кипяточком - и под холодный душ. Его зеленые глазки прошли по толпе, отодвинув ее назад и стало возможно дышать. И я почувствовала, как легко подчиняюсь его воле, я не знала, куда он меня поведет, но знала, что я пойду.
И только Альды торчали особняком, красивые упрямые оборванцы, и я испугалась за них, потому что если Эфлал...
- А ты? - спросил у них командир.
- Смотря куда, - ответил какой-то Альд.
- Куда-нибудь, - угрюмо сказал Эфлал. - За кольцо.
- Годится!
А время уже сжималось вокруг, и мы опять поглядели друг на друга - я и я - и схватились за руки, потому что я скоро останусь одна, единственная я, которая есть на свете. Какой уже нет на свете, подумала я, и наши руки сжались еще тесней. Я скоро останусь одна, подумала я - она, и буду только я, одна в своей скорлупе...
И нас уже не было - обеих - и не было всех остальных, не было совсем ничего, только тяжесть и духота, но и тяжести уже не было; небытие, несуществование, но я где-то была и как-то существовала, и знала, что я есть, и я существую, но тьма вдруг разлетелась горячим огнем, и я, наконец, перестала существовать.
4. ЛАБИРИНТ
Открыла глаза - и белый безжалостный свет... Высадка на Гианте. Мы десантная группа, черные на белом, и надо смести все огнем, пока не смели нас...
Она засмеялась. Короткий безрадостный смех, ведь после Гианта был Ивхар и был Ордален. Я помню - значит я существую, а если я существую, это значит, надо идти.
И она поднялась и пошла, черная на белом, и нет ни земли, ни неба, только безжалостное сияние и блестящая твердь под ногами.
- Алек! - закричала она. - Альд! - и слова угасли у самых губ, истаяли как дымок.
- Алек! - кричала она. - Альд! - но ни ответа, ни эха, и что-то толкнуло в грудь изнутри - холодный, костлявенький кулачок. Страх? подумала она, неужели страх? - и это было приятно, человеческое и живое: если страшно - значит, есть что терять.
И она пошла скорей, потому что страх все толкал изнутри, и ей не хотелось его терять. Облегчение новизны: все остальное было, и можно все угадать наперед, даже то, чего не было, и чего нельзя угадать.
Но и в этом тоже нет новизны: крик, гаснущий прямо у губ, и затихающий робкий страх.
Мой первый корабль, подумала вдруг она, старушка "Арит", тихоход планетарной охраны. И нежность: как я его любила!
Всего-навсего командир боевого расчета, лейтенантик с вылетом по зачету...
Нас бросили в печь отвлекающего маневра, мишень, разменная пешка в начале игры. А если бы я не стреляла? подумала вдруг она, но как я могла не стрелять, если была жива и генераторы были заряжены к залпу? Мы потеряли ход, и корабль горел, но огонь еще не дошел до боевого отсека, и цель сидела как раз на кружке наводки. Райдер - линкор класса ноль, ох, какая роскошная цель, он вспух далеким облачком света, и в нас всадили очередной залп.
- Как я могла уцелеть? - спросила она себя. - Мы были в скафандрах, но что такое скафандры, когда корабль превращается в свет? И все-таки я плыла среди звезд, и голос О'Брайена глухо метался в шлеме. Мой первый помощник, вечный сержант, проклятие всех командиров. В бою он держался, как надо, а теперь он меня поливал, полоскал в ядовитом настое ругательств, я даже не понимала, что он говорит, знала только: нельзя отвечать, и мне стало легче, когда он умолк. Оборвалось на полуслове, и я поняла: умер. Одна, как сейчас, подумала вдруг она, но тогда ведь не было страха, только тоска, потому что погиб мой корабль и умерли все, с кем я прослужила полгода, потому что я не могла не стрелять, хоть и знала, что убиваю нас всех, и знала, что это случиться еще не однажды: я буду любить корабли и людей, и буду стрелять и стрелять, убивая всех нас...
- Алек! - кричала она. - Альд! - и слова угасали у самых губ, и только белое и пустое...
- Что я такое? - спросила она себя. - Неужели я только затем, чтобы драться и убивать?
- Я - женщина, - сказала она себе. - Я - женщина! - закричала она, и слова угасали у самых губ. - Я - женщина, - прошептала она и прикоснулась к груди.
Грубо и жадно ее руки стиснули грудь, но мундир отвердел, защищая от боли, и безумная мысль: надо вырваться из мундира, сбросить его и стать тем, что я есть.
И безумный страх: мундир - это и есть я сама. Страшнее, чем потерять свой дом, больней, чем остаться без кожи. Мундир - это вся моя память и вся моя жизнь. Я не хочу быть собой, тем, что я есть - без мундира. Мягкая, беззащитная плоть и ничем не прикрытое сердце...
- Алек! - кричала она. - Альд! Я найду их, и мы прорвемся.
- Мы прорвемся, - сказала она себе, - и я отыщу того, кто это придумал. Бог или черт, - сказала она себе, - но он мне заплатит за то, что я существую.
Серое небо и серый песок. Он лежал на песке и серая пустота... Уже? Он медленно сел и увидел, что он один. Серое небо и серая вода, и он один...