– Пусть остаются, – сказал он, когда Неврат наклонилась было их поднимать. – Это осчастливит подметальщика.
Он положил лютню в кожаную торбочку и бегло поглядел на Марка.
– Ей будет суше, чем тебе. Ты-то ходишь без шапки.
– Ей будет суше, чем любому из нас. – Марк надеялся, что его голос прозвучал не слишком фальшиво. Лаконичные фразы имеют свои преимущества. Совесть все еще укоряла его.
– Порой мне кажется, что ты бережешь ее больше, чем меня, – заметила Неврат, подтрунивая над мужем, как обычно.
– Почему бы и нет? – возразил Сенпат. – Ты вполне в состоянии беречь себя сама.
– Рада, что ты так думаешь. – Неврат говорила довольно едким тоном.
Сенпат только ухмыльнулся.
– Яд у нее с язычка сегодня так и капает. – Он показал, как падает от укуса змеи. Неврат сделала вид, что хочет бросить в него тарелку, но и она засмеялась.
Марк улыбнулся. Сенпат неисправим.
Молодой васпураканин перекинул торбочку с лютней через плечо и, лихо сдвинув на затылок треух, направился к выходу. Неврат шла следом. Скавр тащился сзади. Он думал поначалу остаться в таверне, пока не кончится дождь, но дождь мог зарядить на целую неделю. К тому же, как он cам признавался, через некоторое время пьянство превращается в тяжелую болезнь. Марк знал об этом слишком хорошо.
Один видессианин попытался схватить Неврат и обнять ее. Она вывернулась, выхватив кружку с вином из его руки и, сладко улыбаясь, вылила ему на голову.
– Не обращай внимания, – сказала она Сенпату, который схватился за кинжал. – Я ведь и сама могу позаботиться о себе.
– Вижу.
Сенпат настороженно замер, опасаясь, что кто-нибудь решится начать драку. Марк продирался к друзьям, чтобы помочь, если возникнет необходимость. Облитый вином видессианин кашлял и ругался на чем свет стоит, но парень, оказавшийся рядом, сказал ему:
– Уймись, болван. Ты этого заслужил. Нечего валять дурака и приставать к чужой женщине.
Кутила огляделся по сторонам в поисках поддержки, но не встретил понимания. Сенпат с его чудесной музыкой был героем этой ночи. Сегодня никому в таверне не было дела до того, что «принцы» исповедуют «еретическое» учение.
Хлебнув холодного воздуха, Марк раскрыл рот и тут же пожалел о своем решении покинуть таверну. Он поднял воротник, чтобы немного спастись от пронизывающего ветра. Лужи на мостовой стремительно увеличивались. Дождь немилосердно поливал Скавра. Сенпат и Неврат хлюпали по лужам, опустив головы, чтобы вода не заливала глаза.
Скавр то и дело возвращался взглядом к Неврат. Тот человек в таверне, который одернул приставшего к Неврат видессианина, вполне мог обратить свои слова к Марку. С другой стороны, Марку-то Неврат не плеснула вином в физиономию… Трибун смутно сообразил, в каком же плачевном состоянии он находится, если даже такая мелочь послужила причиной для оптимизма.
Дождь сменился мокрым снегом. Промокший насквозь курьер доставил трибуну документы в его рабочий кабинет.
– Сейчас у тебя более высокая должность, чем в Гарсавре, – заметил он, передавая Скавру пергаменты.
Марк не сразу заметил, что это был тот самый человек, который доставил ему письмо от Туризина с приказом лично доставить пленных в столицу.
Трибун взломал печать – и его охватила радость: он увидел угловатые латинские буквы вместо замысловатых видессианских закорючек. Радость – и одиночество. Кроме Марка, здесь, в столице, римлян больше не было, а легионеры – далеко, в Гарсавре…
Как всегда, письмо Гая Филиппа было верхом лаконичности и деловитости – старший центурион находил писанину слишком изнурительным занятием, чтобы предаваться ей долго.
«Гарсавране получили свои деньги. От неожиданности многих чуть не хватил удар. Знать бы еще, куда подевалось наше жалованье?»
Трибун черкнул заметку, чтобы не забыть об этом. Когда он поднял голову, гонец все еще стоял перед ним и явно чего-то ждал.
– Чем могу быть полезен? – спросил трибун.
Гонец переступил с ноги на ногу, хлюпнув мокрыми сапогами.
– В прошлый раз ты угостил меня горячим вином, – напомнил он прямо.
Марк покраснел. Конечно, он тут же налил курьеру своего лучшего вина и дал ему сухую одежду. Трибун не поленился несколько раз извиниться за невежливость. Нет, он не подумал о насквозь промокшем и усталом человеке вовсе не потому, что испытывал к нему неприязнь – ведь тот опять напомнил ему об ужасном путешествии в Видесс… Марк просто забыл позаботиться о гонце. В своем роде это было даже хуже – здесь уже попахивало черствостью.
Наконец курьер отправился разносить другие послания. Совесть Скавра немного успокоилась, но он дал себе слово больше не допускать такой небрежности по отношению к людям.