– Что-с? Он написал брату! Да твой брат такой же голозадый, как и все вы, Ландсберги! Где он, позвольте осведомиться, возьмет пять тыщ? В вороньем гнезде сыщет? Извольте отвечать, господин прапорщик, намерены ли вы сегодня, в крайнем случае завтра, вернуть мне долг?
Ландсберг судорожно вздохнул, гася в груди ярость и отчаяние.
– Вы прекрасно знаете, Егор Алексеевич, что у меня стесненные обстоятельства. Извольте, я готов переписать вексель с обязательством вернуть вам долг после моей свадьбы. С процентами, которые вы вольны назначить сами!
– Свадьбы? Да будет ли эта твоя свадьба? Вот пойду я к твоему будущему тестюшке, его сиятельству графу Тотлебену, да и расскажу ему все про тебя! Про твои долги, про твое мотовство… Про расчеты твои поправить денежные дела выгодной партией с его дочкою! А? Каков сюрпризец будет?
– Это было бы с вашей стороны просто низко, Егор Алексеевич! Низко и недостойно порядочного человека и дворянина. Тем более вам хорошо известны мои привычки и бережливость – помилуйте, какое мотовство? Вынужденные траты в связи с приближающейся свадьбой, расходы, которые ложатся на всякого гвардейского офицера столичного гарнизона…
– Хе-хе! Да, я так, пожалуй, и сделаю! Сперва хотел было нанести визит твоему командиру, князю Кильдишеву, пожаловаться ему на обиды, чинимые старику его офицером. Да ведь полковник и не примет меня, пожалуй, по такому пустячному для господ офицеров вопросцу! Сам, я слыхал, по шею в долгах. А вот к его сиятельству графу – оно вернее будет!
– Надеюсь, вы шутите, Егор Алексеевич! – глухо пробормотал в отчаянии Ландсберг.
Однако старый отставной чиновник и бывший квартирный хозяин Ландсберга продолжал хихикать, вертеться на диване и, поглядывая на растерянного и униженного гостя, вслух строить планы относительно молодого офицера – один коварнее другого.
В голове Ландсберга был полный хаос. В какой-то момент, не помня себя, он выхватил свой складной саперный нож, привычно раскрыл и бросился к дивану. Обхватил левой рукой шею Власова, рывком приподнял тяжелое тело вверх, задрал жертве голову и полоснул длинным лезвием ниже своего локтя. Плоть легко поддалась, с легким, словно бумажным, хрустом и треском. На домашний халат старика толчками хлынула густая кровь…
Ландсберг с усилием, помогая второй рукой, разжал схваченный спазмом локоть. Тело Власова мягко шлепнулось обратно на диван, пошевелило ногами и замерло. Рот на нелепо подвернутой голове несколько раз открылся и закрылся. Страшное дело было сделано.
Что же ты наделал, Карл Ландсберг?
Не отрывая глаз от тела Власова, он несколько раз с силой провел рукой по лицу, словно снимая с него нечто липкое, гадкое. Сердце билось где-то высоко в шее – часто и непривычно громко.
– Дело еще не сделано! – громко, словно глуша собственную совесть, выкрикнул Ландсберг. – Коли так случилось… Векселя, надо искать проклятые векселя! Иначе зачем все это?
Ландсберг знал, где у Власова хранился старенький, еще с былой службы, желтый портфель свиной кожи, в котором старик держал все свои ценные бумаги. Старик доверял своему бывшему квартиранту, и много раз при нем доставал этот портфель из-за массивного шкапа в углу кабинета. Там портфель оказался и сейчас. Ландсберг рванул застежки, вытряхнул содержимое портфеля на бюро, начал быстро перебирать бумаги, и с ужасом убедился, что его расписок и векселей тут нет!
Он застонал: старый негодяй перепрятал их! Наверняка вспомнил, что Ландсберг знает его тайник, и проявил предусмотрительность… Впрочем, надо перебрать бумаги еще раз – а вдруг?..
Несколько чужих векселей и расписок, пачка облигаций, прошитая по углу суровой ниткой, стопка каких-то давнишних писем, перевязанная красной ленточкой, еще письма – от брата Власова, который, как знал Ландсберг, учительствовал где-то в провинции, счета, квитанции… Все это Карл зрительно помнил. Новым здесь был разве что большой конверт, облепленный какими-то виньетками с розами, амурами и прочей чепухой.
Ландсберг отбросил было в сторону и конверт, однако, повинуясь какому-то наитию, вновь схватил его, вытряхнул содержимое поверх прочих бумаг. Ага! Он увидел, свои расписки, узнал свой почерк! Все бумаги были здесь, на месте, сколотые большой вычурной золоченой скрепкой в виде опять-таки Амура. Совсем рехнулся старик, право!
К распискам и векселям был присоединен лист бумаги, явно дорогой, с водяными знаками – в лавке такую бумагу для торжественных случаев Ландсберг видел по пятиалтынному, не меньше! А на бумаге он увидел свое имя – «Барону фон Ландсбергу». А ниже… Пробежав бумагу глазами, Ландсбер попятился от стола, наткнулся на кресло, упал в него.