Михайла, уже наслышанный о переменах в своей судьбе, поджидал «кумпаньона» на крылечке карантинного отделения со своим тощим мешком. Хотя приятели не виделись всего-то неделю, встреча вышла искренне-теплой.
— Ну, говорил я тебе на «Нижнем Новгороде», Христофорыч, что в таких людях, как ты, Сакалин оченно нуждается? А? Гляди: не успел приехать, а уже в начальствах пребываешь. И меня, молодец, не забыл, — похвалил Михайла. И, оглянувшись, поинтересовался. — Что в чертежники меня определил, Христофорых, то добре! Только надо было прежде меня спросить: способен я к этому делу или нет? Черкать карандашом по бумаге я умею, конечно, но тебе ж не это мыслю я, требуется?
— Разберемся, Михайла! — махнул рукой Карл. — Дело сие нехитрое. Садись в экипаж, поехали ко мне на квартиру. А то Фролов, боюсь, заждался уже нас с тобой.
Но тут Карпов проявил упорство. На квартиру идти он не отказывался, но садиться в бричку рядом с начальством, хоть и каторжным, но с таким же «бубновым тузом» на спине, категорически не захотел.
— Не по чину мне пока, Христофорыч, ты уж не обижайся! Тебя в тележку энту сам князь посадил, потому как ты человек все ж подневольный, хоть и инженер. А мне рядом с тобой никак нельзя! Не поймет каторга! Так что давай так: ты поезжай потихоньку, а я «пристяжкой» рядом воспоследую. Только прикажи кучеру не гнать во весь опор, как местное начальство разъезжает, а то не поспею. Ноги-то у меня не те, что раньше…
Спорить с Михайлой Ландсберг не стал, вполне доверяя опыту и чутью каторжанина со стажем. Раз говорит, что нельзя — значит, и вправду нельзя. Велел кучеру пустить лошадь небыстрым шагом, а сам, не утерпев, выскочил из брички и пошел рядом с Карповым, не забывая зорко поглядывать по сторонам. Не приведи, Господи, начальство по дороге попадется — за двадцать шагов шапку снимать положено.
Фролов и вправду еле дождался своего квартиранта. Сложив купленные припасы у печки, он сам сидел на крыльце, держа на коленях древнее разбитое ружьецо, ствол которого был «для верности» подвязан к цевью веревочкой. При виде квартиранта Фролов соскочил с места, только что «на караул» не отдал.
— Наконец-то, ваш-бродь, возвернулись! Я наказ ваш выполнил, все купил, что велено было. И у земляка, вишь, ружье одолжил, — потому как варнаки к избенке нашей уже присматриваются, — Фролов покосился на Карпова, оглядывавшего избу в поисках икон и не зная, на какой угол креститься. — А это и будет второй наш квартирант? Сумневаюсь я, что оборону нам укрепит он… Ну да ладно, доброго здоровьичка и вам, господин хороший! Тоже анжинером будете?
Поужинали, поговорили о том о сем. Михайла заверил: хозяину сего дома бродяжек и воришек опасаться более нечего. Каторга наверняка уже все знает, «статус» бродяги тут чтут.
С утра пораньше Ландсберг с Михайлой отправились на службу. Вопреки сомнениям Карла, его «кумпаньон» зашел в контору без признаков робости, как свой. Убедившись, что никто Михайлу обижать не собирается, Карл пошел с докладом по начальству.
Настроение у князя сегодня было с утра отличное: свояченицу удалось-таки «изжить» из дому и отвезти на разводящий пары «Нижний Новгород». Однако, увидев, что Ландсберг пришел один, его сиятельство нахмурился:
— А где же эти пентюхи? Коллеги ваши, так сказать? Я ж вчера велел всем вместе явиться! — набрав побольше воздуху, Шаховской рявкнул: — Иван Сергеич! Аспид ты мой шепелявый! А ну-ка, духом сюда!
«Аспид» испуганно засунулся в кабинет и получил категоричное указание немедленно собрать всех «бездельников». Немного погодя, с извинениями, начала собираться строительно-архитектурная «головка» Дуйского поста.
— Извинений просим, ваше сиятельство! Не поняли — думали, вы только с новым инженером совет держать будете…
— Заходите, заходите, соколики! — обещающе приглашал князь, выстукивая пальцами по столешнице какой-то марш. — Совет все вместе держать станем, и ответ кое-кто держать будет!
Не дождавшись, пока присядет последний приглашенный, Шаховской повернулся всем корпусом к Ландсбергу:
— Ну-с, господин главный инженер, начинайте! Кстати, не вижу списка первоочередных работ, Ландсберг!
Тот пожал плечами:
— Список сей настолько короток, что нет смысла его записывать: дороги и пристань, ваше сиятельство!