— Другие говорили, что правильный ты арестант, Барин! — сипло подхватил соседний переговорщик. — Баили, что ты хоть и из ихних благородий, а не чистоплюй. В тюрьму по крови пришел, по сурьезной статье. К начальству не примазываешься, ихнюю руку не держишь, товарищей не выдаешь.
— Дырку в горе здеся на Жонкьере доделывали — не забижал арестантов, калечиться не посылал, в опасные места сам первым шел. Выпей-ка ишшо с нами, Барин!
— Благодарю, не могу, уважаемые! Желудок не позволяет много пить! — Ландсберг решительно перевернул вверх дном свою чашку, взял еще кусочек хлеба.
— Гляди сам. Ты нам свое уважение уже выказал, не побрезговал.
Иваны снова выпили, закусили.
— Ну, теперя слушай наш сказ, мил-человек! — Иван по фамилии Баранов тоже перевернул свою чашку и уставился на Ландсберга тяжким взглядом. — Каторга тебя прощает покамест, Барин, — за то, что уважаемых людёв в Литовском замке, да во Псковской пересылке жизни лишил. Дело то давнее, далекое — кто знает, можеть, тебя не поняли, можеть, ты чево не знал, не разумел. Помогать каторге, канешно, придется — ты ж при начальстве. Слово там замолвить за кого, или с бумажкою какой помочь. Это — само собой. Но спытание нашенское ты пройти должон, Барин! Исполнишь каторжанский приговор — живи потом как знаешь. Не откажешь каторге, Барин?
— Не откажу, коли смогу. А что за приговор каторжанский?
— Давай о деле, — согласился Баранов. — Есть тут человечишко один, оченно для всей каторги вредный. Карагаев его фамилиё. Слыхал, поди?
— Да, надзиратель Карагаев. Слышал.
— Во-во! Лют энтот самый Карагаев до невозможности! Драть приказывает всё, что ноги-руки имеет. Лютует, собака! Эй, народ, ну-ка, подведите-ка сюда Никишку, пусть Барин поглядит!
Толпа, обступившая нары, зашевелилась, раздалась, и двое каторжников почти поднесли поближе повисшее на их руках полуголое тело, поворотили спиной к Ландсбергу, подвинули поближе свечи. Спина Никишки была вздута и буквально взлохмачена розгами, сам человек висел на руках без сознания.
— Вишь, каков Никишка стал? — кивнул на несчастного Баранов. — Не жилец, точно тебе говорю. А сколько уж схоронили таких, после карагаевских-то милостев? А перепоротых сколь? Вот и приговорила, значить, Карагаева каторга. А ты помочь должон, Барин!
— Смертного греха на душу не возьму! — твердо заявил Ландсберг. — Что хочешь со мной делай — нет моего согласия!
— А тебе и не надо свои ручки марать! — усмехнулся Баранов. — Желающих поквитаться с Карагаевым и без тебя хватит! А исделать тебе надобно вот что будет…
— Погоди, уважаемый! — Ландсберг протестующее поднял обе руки. — Погоди, не говори более ничего! Пойдем-ка, на воздух выйдем отсюда! Не обговариваются такие дела — чтобы сотня ушей вокруг была!
— Ты что же, каторге не доверяешь? — прищурились на Ландсберга иваны. — Каторга по уставу живет, болтать никто не станет, за длинные языки на ножи у нас положено ставить!
— Устав уставом, а любой человек слабину дать может! — Ландсберг поднялся. — Здесь я слушать больше ничего не желаю, уважаемые! Хотите — на дворе подожду?
— Ну жди, — усмехнулся Баранов. — Может, кто и выйдет…
Ждать Ландсбергу пришлось недолго. Вскоре рядом с ним проявились из темноты фигуры двух иванов.
— Горд ты, все ж, чрезмерно, Барин! — длинно сплюнул на землю Иван Пройди-Свет. — Без оглядки живешь!
— Как раз с оглядкой, уважаемый! — возразил Ландсберг. — Ты говори, чего от меня требуется.
— А требуется от тебя, уважаемый, чтобы ты Карагаева в день, который мы тебе укажем, привез в Ведерниковский станок. Туды ведь столбы сейчас с проволокой ставят? И народишко арестантский на тех столбах корячится. Так вот, соберешь в тую ватагу, что столбы ставит, людишек, которых мы тебе укажем. Они все и сделают. Твое дело — Карагаева туды привезть.
— Карагаев гнида умная. Лютует, собака, а себя бережет, — ввернул второй иван. — С двумя револьвертами ходит. Твое дело — привезть его на место так, чтобы ён ничего не заподозрил.
— А с чего это ему доверяться мне? Он со мной и не говорит никогда…
— Ты сюды слухай, Барин. Ты ведь на разнарядках бываешь? Бываешь! Заказываешь рабочих — туды столько-то, сюды… Вот и сделай так, чтобы в Ведерниковский станок дополнительную ватагу попросить. Кого — я те после скажу. Пожалуйся: мол, каторжные рабочие плохо работают, не слухают тебя. Попроси, чтоб надзирателя тебе в помощь дали, для соблюдения порядка. Понял?
— А если другого пошлют? Не Карагаева?